Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
– Устал, извини.
– Тогда что же я тебя мучаю? Домой езжай.
– Это я тебя, Саня, мучаю. Тебе тоже отдохнуть не мешало бы.
Александр рассмеялся, потому что сегодня ему не хотелось тащиться до Москвы-реки. Рассмеялся и предложил:
– Пойдем, я тебя на троллейбус провожу.
Алик поехал домой, так и не сказав Александру того, ради чего он с ним встретился сегодня: его, Александра Ивановича Спиридонова, утром повесткой вызвали к следователю и сообщили о возбуждении против него уголовного дела о превышении им мер самообороны.
Владлен
– Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.
Отбывает. Через площадь - и всего делов-то.
Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:
– Люба, чайку.
– И увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая. Поинтересовался: - Тебе чего?
– Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.
Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится, пока чай пьется... Да и настроение хорошее, демократичное. И поэтому предложил:
– Заходи.
Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал типографским способом изготовленный список для своих сотрудников и, усевшись, сообщил Грекову:
– Слушаю тебя, Владлен. Только покороче. Времени у нас мало.
– Постараюсь. Совершенно случайно от одного общего знакомого я сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего надежды журналиста Александра Спиридонова возбуждено дело. Он один - я подчеркиваю: один!
– пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов, вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.
– Как это - "обезвредил"?
– недоуменно спросил Николай Александрович.
– Нокаутировал, Николай Александрович. Алик - хороший боксер, и именно это теперь ставится ему в вину.
Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан темно-коричневого чая:
– Вам пора, Николай Александрович.
Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:
– А ему чайку?
– Сейчас будет, Николай Александрович, - заверила секретарша и вышла. Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:
– Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.
Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у стены, и завершил речь:
– Человек, смело вставший на защиту людей, которые подвергаются насилию со стороны уголовного элемента, комсомолец, для которого наши идеалы - превыше всего, оказывается, преступник?
–
– спросил Николай Александрович.
– Я беседовал по телефону с начальником отделения милиции, которое ведет дело Спиридонова. И он мне зачитал по телефону все материалы, относящиеся к схватке в трамвае. Я излагаю все по этим материалам, тем более, что со Спиридоновым я еще не разговаривал. Да дело сейчас и не в Спиридонове. Главное, что смелый поступок настоящего комсомольца милицейские чинуши пытаются подать как хулиганство.
– И это не главное, Владлен.
– Николай Александрович большим глотком ополовинил стакан, вышел из-за стола: - Главное то, что ко времени.
Вошла секретарша, и Греков взял из ее рук стакан в эмпээсовском подстаканнике.
– Николай Александрович, опоздаете, - зловеще предрекла секретарша и вышла.
– Вот что, Владлен, - Николай Александрович, прогуливаясь по ковровой дорожке, посмотрел на часы.
– Я сейчас в ЦК, думаю, на час, не более. А ты у меня посиди, чай попей. Когда напьешься, от моего имени срочно вызови редактора газеты. Срочно! Чтоб к моему возвращению был.
– Будет исполнено, - стоя ответил Греков. Стакан он держал как ружье на караул.
Уже в дверях Николай Александрович обернулся:
– Хорошо начинаешь, хорошо! Комсомольский задор, гражданский пафос и человеческая страстность - не последнее в нашей работе. Отмечу тебя, обязательно отмечу, не беспокойся.
И ушел. Греков сел на стул допивать чай. Приказали.
Сергей Ларионов по списку, составленному по рекомендации Вадика Клока, и по собственным соображениям ума шерстил соответствующих марух. Работенка эта была нервная.
Роман Казарян с пареньком отрабатывал Рижскую дорогу. Сколько их, станций от Москвы до Волоколамска! И, на всякий случай, - до Шаховской. На каждой сойди, на каждой в пивную зайди, на каждой с людьми поговори, человечка подбери, фотографию Столба покажи как бы ненароком - кореша, мол, ищу. Маета, как говорит любимый начальник Александр Смирнов.
А любимый начальник с удовольствием рассматривал карту-схему, которую он составил по двум убийствам, когда зазвонил телефон.
– Он умрет, Саня, - сообщил далекий голос Алика.
Пятерка дударей задула в медные. Шестой ударил колотушкой по старческой коже огромного барабана. Начался траурный, шопеновский марш. У подъезда выноса тела ждала оживленная кучка старух. Немолодые приятели вынесли крышку гроба, а гроб несли молодые.
– Еврей?
– заглянувши в гроб, вопросительно поделилась с товаркой своими соображениями одна из старушек. Товарка тоже глянула и не согласилась:
– Не-е! Верно татарин!
И все стало на свои места. Ушел накат рыданий, который спазмами навалился на Алика во время выноса гроба из квартиры, и он увидел старушек, полуторку с откинутыми бортами, зеленый двор и детей, игравших в песочнице. Носом убрал слезы из глаз и взял под руку тихо плачущую мать.