Забудь дорогу назад
Шрифт:
– Снова лошадь, хм, странно это, – заметил сомневающийся отныне во всем Корович.
– Да, конечно, Николай Федорович, лошадь – это самое странное животное, – откликнулась Анюта. Три года работы в библиотеке не могли не наложить отпечаток на ее интеллект. – Начать с того, что первая лошадь на свете появилась из семени Посейдона, излитого на скалу… Пойдемте в деревню, мужчины? Вдруг нас покормят? Почему вы всегда такие трусы?
Так и треснул бы по затылку. Но мы сделали вид, будто ничего не слышали. Требовалась информация, где мы находимся, как долго еще идти и куда, черт возьми, идти! Мы шли по деревне в колонну по одному, настороженно озирались. Жизнь в этом жалком местечке еле теплилась. В курятнике сдавленно кричал петух. Прогнувшийся «журавль» колодца, полусгнившие плетни и палисадники, похожие на солдат, попавших под обстрел. Дорог здесь не было – даже в ущелье не сходили тропы. Дома стояли, как попало – на свободных от леса и каменистых проплешин участках. Мы просочились на заросший сорняками двор, вспугнув ободранную кошку, которая, завидев чужаков, шмыгнула под завалинку. На стук никто не отозвался, но в доме кто-то был – судя по
– Я что, такая страшная?
– Помыться бы вам не мешало, девушка, – проворчал Корович и начал молотить по двери прикладом. Дверь затряслась, готовясь выпасть из петель. Кончилось тем, что нам открыла смертельно перепуганная старушка в платочке, и мы стали дружно ее уверять, что не являемся носителями зла, а хотим всего лишь информации и, если не затруднит, немного хлебушка (в обмен на тайменя, которого мы уже видеть не могли). Старушка в дом нас не пустила, разговаривать пришлось на крыльце – под грозное рычание ободранной кошки, выглядывающей из-под завалинки. Пейзанка разглядывала нас настороженно, с опаской, мол, ходят тут всякие и разные, но, видимо, сделала вывод, что крупной опасности для ее жизни и имущества мы не представляем. Старушка оказалась более чем вменяемой. Деревня называется Мочаловка, и проживает в ней бабушка Богдана уже бог ведает сколько лет – даже не припомнит, сколько именно. Был муж, да помер лет тридцать назад, двое сыновей сгинули во мраке Каратая, последнего внука Невзора три года назад призвали на службу в армию (так и сказала – «на службу в армию»), и с тех пор она его не видела, не слышала. Мужчин в Мочаловке давно не осталось, да и женщин не густо – три-четыре древние бабки доживают свой век. Люди здесь не ходят, даже разбойники не встречаются – по причине полного отсутствия потенциальной добычи. Да и добраться до деревушки сложно, нужно объезжать Мглистые горы, а это такой, прости боже, крюк… А в принципе, если по прямой, то до «ойкумены» здесь совсем недолго – за ущельем Айгарач есть большие деревни, там и власть, и сносные условия для проживания (если пренебречь суровыми канонами Домостроя), и даже какие-то предприятия – на охрану которых, кстати, и забрили внучка Невзора. Имени местного «феодала» бабушка Богдана не знает, память уже не та, да и меняются они часто, но вроде обитает местный князек в Грозовой долине верстах в восьми к югу. Там у него и поместье, и все положенные князьку «причиндалы». Давненько уже не было от него сборщиков подати, но что возьмешь в Мочаловке, кроме десятка кур, петуха бабки Лесаны да ее же доходяги кобылы?
– А вы откуда взялись, молодые люди? – полюбопытствовала бабка.
– Из России мы, уважаемая, – отозвались мы.
Старушка наморщила лоб, пытаясь вспомнить, с чем связано явно знакомое слово.
– На юг мы направляемся, – поведал я. – Объясните, бабушка, зачем нам обходить Мглистые горы, если можно спуститься в ущелье и напрямую выйти к Грозовой долине?
Старушка побледнела, стала судорожно креститься и понесла такую пургу, что пришлось усомниться в ее вменяемости. Неужели мы не знаем?! В Айгарачское ущелье никто не ходит, туда нельзя ходить, это место проклято Богом и взято под контроль его антиподами. Там властвует нечистая сила, злые духи, люди бесследно пропадают… «А в чем проблема, бабуля? – простодушно спросил Корович. – Банды? Дикие гориллы?» Старушка продолжала креститься и уже жалела, что завела с нами разговор. «Негоже ходить в Айгарач, негоже…» – твердила она заевшей пластинкой. Единственный путь на юг – это обойти Мглистый кряж – ну, верст пятнадцать крюк, не больше. Всю ее жизнь, сколько она помнит, над Айгарачем веет проклятье. Гиблое место, нехорошее. Постоянно там пропадали люди – охотники, бродяги, а особенно те, кто не любит ходить в обход, как все нормальные герои. Молодая она была – первый жених ее сгинул в Айгараче, а ведь тоже смеялся над суевериями старшего поколения. Но, надо признаться, случались и такие, что были в Айгараче и вернулись живыми. За примером далеко ходить не надо. Племянник бабы Богданы, некто Емельян, лет пятнадцать назад спустился в ущелье – уж и не припомнить, по какой надобности. Хлебнул самогонки для храбрости – и убрался с богом. Его уже оплакали, и вдруг через месяц – нате вам, явился. Выбрался весь бледный, седой, задумчивый какой-то. Онемел бедняга, рассказать толком не смог ничего. Год прожил букой, чураясь людей, а через год утонул в местной речушке Курчавке – пошел искупаться, утром выловили…
– Натуральные суеверия, – озадаченно почесал затылок Корович и покосился на раскрытый курятник, украшенный горлышком разбитого кувшина с привязанным лоскутком кумача. Оберег от кикиморы, не иначе. Чтобы кур не воровала.
– Я бы даже сказала, фольклор, – добавила Анюта и косо глянула на висящее над крыльцом ожерелье из «куриных богов» – камешков с естественными отверстиями (чтобы в дом кикимора не попала; а то обживется, понимаешь, за печкой…). – Луговой, а ты что думаешь?
Я не знал, что и думать. Геомагнитные зоны разбросаны по всему миру, где-то их больше, где-то меньше, где-то они слабее, где-то интенсивнее. Сам Каратай – большая геомагнитная дыра. И нечисти тут хватает, и необъяснимых явлений. А нагонять на себя страх и множить без нужды сущности – это в крови отсталых «народностей». Дыма без огня не бывает, кто бы сомневался. Но в глубине души я считал, что всё возможное и невозможное мы уже пережили, страшнее быть не может. Да и с прикладной точки зрения – тащиться снова через горы, где свои опасности… и миллион сопутствующих обстоятельств, – это слишком. Оставаться в Мочаловке, дружным шведским семейством? Даже не рассматривается.
– Спасибо за беседу, бабуля, – поблагодарил я. – Как же вы живете на краю этого страшного Айгарачского ущелья? Духи не заглядывают в гости?
Старушка стала путано объяснять, что нечего из нее тут дуру корчить, до ущелья Айгарач отсюда полторы версты – мол, как войдем, так и поймем: ОНО. А под деревней всего лишь «небольшой» овраг, в нем ничего страшного, если шею, конечно, не свернуть. Мы закруглили беседу с погрязшей во мраке суеверия аборигенкой (но неприятный осадок от ее слов остался). Попросили веревку – за отсутствием иного альпинистского снаряжения, водицы испить, обменяли надоевшего тайменя на пару черствых ржаных лепешек и двинулись дальше. Старушка смотрела нам вслед, крестилась…
Нет предела человеческой глупости. Мы почувствовали что-то неладное, едва спустились в овраг и сделали короткую передышку. Сосны сгрудились на склоне, посматривали на нас с каким-то удивлением. Пахло хвоей, мхом. Звенел ручей, вытекая из-под скалы. Было подозрительно тихо. Небольшой дискомфорт в душе, вызванный словами старушки, переходил в беспокойство. Еще не поздно было вернуться, но этот вариант мы продолжали игнорировать. Несколько верст – и все наши жуткие приключения благополучно завершатся!
– Эх, жалко, жизни свои не застраховали, – как-то криво пошутил Корович.
Закончив привал, мы тронулись в путь. Где пределы человеческой глупости?! Я чувствовал, что теснина нас засасывает, но остановиться мы уже не могли. Когда проход круто пошел вниз (пресловутые полторы версты до ущелья), у нас еще была возможность задуматься, но снова мы ею опрометчиво не воспользовались. Мы шли на юг, спускались все ниже, и перед нами разворачивалось довольно любопытное, с точки зрения натуралиста, местечко. Обрывистые скалы громоздились с обеих сторон почти до небес. Прослойки минералов блестели на солнце. Стены практически отвесные, словно сложенные из множества слоев. Старые, разлохмаченные, иссеченные глубокими трещинами. Падь ущелья представляла вогнутый коридор метров семидесяти в поперечине, заросший хвойным лесом. Клянусь, никогда не видел таких необычных деревьев! Заросли хвои начинались от середины стволов и тянулись к кронам, где становились густыми шапками, похожими на зеленые облака. Нереально черные стволы – мощные, снабженные развитой корневой системой. Корни змеились по земле, сращивались с корнями соседних деревьев, превращая лес в какую-то замкнутую систему. Грубые бурые наросты расползались по стволам, огромные древесные грибы – чаги – свешивались мешками. Деревья соседствовали с завалами осадочных пород, и скоро наше продвижение начинало понемногу стопориться. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не запутаться в корнях, перебираться через завалы камней. Когда всё началось, я даже не смог бы толком сказать. На звон в ушах я поначалу не обращал внимания. Но он становился громче, объемнее – словно не в голове, а где-то рядом. То колокола звенели, то пчелы летали… В один прекрасный миг я оценил его как данность и стал недоуменно озираться. Корович оторвался от коллектива, хрустел валежником где-то в стороне и подозрительно помалкивал.
– Ты чего жужжишь, как Карлсон? – Неужели это я сказал?
Анюта недоверчиво мотнула головой, сглотнула, уставилась на меня, как на незнакомца, предложившего ей заняться извращенным сексом.
– Я думала, это ты жужжишь…
С этого момента, видимо, и началось. Звон в ушах сделался настойчивым, вибрировал, дрожал. Налетел ветер – настолько внезапный, что Анюта села. Я шагнул к ней, поискал взглядом Коровича. Корович пятился, словно кто-то толкал его в грудь. Момент тишины, как момент истины – и снова порыв ветра. Затряслись деревья, а звон в ушах сделался абсолютно невыносимым! До мозга доставал – словно кто-то ковырялся в мозгу вязальной спицей. Анюта застонала, заткнула уши.
– Ты видел, Михаил Андреевич? – выстрелил пальцем Корович. – Там кто-то прячется…
Я проследил за направлением его пальца. Груда камней слегка изменила форму – потекла, словно пластилин на солнце. Чушь. Я взял автомат на изготовку, совершил пробежку. Ноги как-то плохо отрывались от земли, словно земля была магнитом, а ноги – из железа.
– Здесь нет никого, Николай Федорович…
– Дьявол, что происходит?
– Мы идиоты… – стучала зубами Анюта. – Старушка ведь что-то говорила…
Шапки хвои шелестели над головой. Опустились низко-низко, шуршали, будто наущение проводили. Будь я проклят, но различались отдельные слова, смысл которых оставался за кадром. Кажется, в эту минуту я начал понимать, что такое необъяснимый мистический ужас. Страх без причины – признак дурачины… Деревья раскачивались от порывов ветра, в разрывах между кронами было видно, как пропала голубизна, откуда ни возьмись, набежали тучи, загромоздили небо. Я очнулся, стоя на коленях. Голова гудела, трещала и рвалась. Рядом, беспомощно опустив руки, сидела Анюта – ее лицо то вздувалось, то становилось тонким, обостренным, покрываясь при этом синими пятнами. Корович превращался во что-то размытое, совершающее смазанные колебания. Голова рвалась на осколки – словно меня без скафандра и батискафа сбросили на дно океана. Потекли видения, проявился образ бывшей жены Натальи. Она была такая выпуклая, настоящая, по пояс обнаженная. Кружила вокруг меня, хватаясь рукой за стволы деревьев, улыбалась, и я даже чувствовал запах ее любимых духов – самый настоящий терпкий цветочный запах… А потом Наталья превратилась в Павла Викторовича Булдыгина – сущий скелет, кожа да кости, он подошел ко мне, гремя костями, обнюхал, заглянул в глаза, положил руку на плечо – не рука, а сплошные жилы. «Не ходи туда, Мишка, хреново там, не ходи…» Или мне не знать голос Павла Викторовича – бывшего коллеги по военной прокуратуре и товарища по несчастью? Он взял меня за воротник, приблизился вплотную. Потек сладковатый запах разложения. Что за бред? Меня уверяли, что Булдыгин жив и прекрасно себя чувствует, если не принимать во внимание депрессию и небольшие отклонения в психике…