Забытые письма
Шрифт:
Сельма улыбнулась, вспомнив последнее письмо Гая, в котором он рассказывал о поездке в Лондон – сначала театр, потом музыкальный концерт, картинная галерея. Он живет в совершенно ином мире. Ему не приходится экономить каждый пенни, чтобы чуть выйти за рамки привычного. Леди Хестер покупает все, на что глаз упадет. Но Сельма ни за что не променяла бы свою семью ради одного такого чопорного дня. Чтобы вот так крахмальный воротничок туго впивался в шею?..
Вечером наконец выступают ее приготовишки – ах, как они чеканят шаг, как трогательно распевают! Их ждет оглушительный успех, можно
А потом я напишу Гаю, все-все расскажу о нашем благотворительном концерте, все-все последние новости Вест-Шарлэнда.
«Милый Гай, – начала она складывать в голове, пытаясь представить его в военной форме, – вернешься ли ты на Рождество домой или останешься в Лондоне? Может быть, у нас получится покататься на Джемайме? Я занимаюсь с моими маленькими учениками, мы сшили для них солдатскую форму, но никак не получается научить их маршировать в ногу. Фрэнк и Ньютон приехали домой. Очень скучаю по тебе…»
И тут ноздри ее защекотал запах жженого сахара.
Жидкая карамель бежала через край и пузырьками растекалась по плите. На кухню ворвался Фрэнк, и, прежде чем она успела его остановить, опрокинул на миску кувшин воды. Смесь взорвалась тысячей мелких брызг, разлетевшись по всей кухне и заляпав плиту, хрустящую скатерть и все, что стояло поблизости.
– Ах ты умник великий, что же ты натворил! Ну кто так делает? – заверещала Сельма и разревелась с досады, бросившись собирать потеки и брызги. Расплавленная смесь быстро затвердевала.
И несколько часов она отскребала кусочки ириски с полу и стен, а братья дружно над ней подтрунивали. Сельма злилась на них, а больше всего на себя. Что-то скажет мама, когда унюхает этот приторный запах и увидит испорченные продукты? И все из-за Гая…
С тех пор запах жженого сахара или карамели мигом переносит ее в тот полдень. В кинематографе в такие моменты оркестр на заднем плане обычно выводит мелодию, символизирующую драгоценные воспоминания. Но вот как запаху удается так точно распахнуть врата памяти, снова и снова возвращая ее к минутам, навсегда врезавшимся в сердце?
Если бы мы только знали тогда, как должны дорожить теми несколькими вечерами осенью 1915 года, когда мы собирались вокруг пианино, музицировали, потом отправлялись прогуляться, перебирались через скалистые холмы, любовались последними осенними листьями, я, как обычно, препиралась с братьями, чья очередь мыть посуду… А вот я уже на платформе в Совертуэйте машу им рукой, словно у нас вся жизнь впереди, словно нашему спокойствию ничто не угрожает. Если бы нам было дано предугадать…
Безмятежные времена, затишье перед бурей, как называют поэты такие передышки. Сейчас я уже не очень-то способна наслаждаться едой, различать запахи, но в памяти сцена так и стоит перед глазами, словно это было вчера: Ньют и Фрэнк на четвереньках остервенело скребут пол, а я оттираю решетку на плите и пытаюсь скрыть следы преступления. Но тщетно. Мне так досталось от мамы за то, что извела драгоценный сахар и что мы так и не смогли положить им в походные рюкзаки немного ромовых тянучек. И до сих пор сердце разрывается при мысли, как же не готовы мы все оказались к тому, что ждало нас впереди.
Глава 6
1916
Хестер довольно улыбнулась. Густой бульон на бараньей кости, перловая крупа, мелко порубленные овощи и от души поперчить и посолить. Они готовили благотворительный обед в церковном холле по случаю открытия Женского института. К своему удивлению, она искренне увлеклась и с радостью суетилась в длинном белом переднике и с кружевной наколкой на волосах. Вайолет Хант тем временем почти не закрывала рта, перечисляя множество способов, какими этот институт сможет помогать фронту.
– Нужно избрать комитет. Леди Хестер, вы, конечно же, возглавите его! По всей округе собираются группы, все хотят помогать. Ах, это так интересно!
Вайолет становилась надежным союзником, к тому же придерживалась весьма либеральных – для супруги викария – воззрений. Она-то и предложила пригласить женщин из общины сектантов-нонконформистов. В конце концов, это же не религиозное собрание, институт открыт всем дамам: замужним и одиноким. Объединившись, мы сможем собрать все разрозненные усилия в один мощнейший кулак. Вместо того чтобы проводить тысячу мелких встреч, разъясняя новые директивы правительства – экономить топливо, еду, оборудование, – мы сможем обмениваться советами, полезным опытом. А жены солдат получат возможность чем-то занять себя вечерами, и тосковать будут меньше, и времени на неуместный флирт с командированными военными не останется.
Помешивая суп, Хестер втягивала носом аппетитный запах. Кто бы мог подумать еще год назад, что она будет своими руками готовить еду, прибирать комнату, иногда даже чинить белье и – совсем уж невероятно – выучится ездить на велосипеде!
Прицепив корзину, она разъезжала по магазинам, и эти прогулки необычайно ее освежали. Пару раз солнечным днем она решилась отъехать еще дальше от дома, даже юбки укоротила, чтобы не путались в цепи. Иногда среди зеленых холмов, расчерченных каменными изгородями, наблюдая за резвящимися ягнятами и слушая крики кроншнепов, она почти забывала о войне. Мир казался таким спокойным, таким безмятежным. Невозможно было представить, что в пятистах милях отсюда гибнут люди.
Она постепенно привыкала к тому, что сыновей нет дома, и верила словам Чарльза: их не отправят через Ла-Манш, пока они не пройдут необходимой подготовки. Они присылали ей письма – коротенькие жизнерадостные записочки о мире, который она едва ли себе представляла. В ответ она подробно описывала, как война изменила их домашний уклад и как жители деревни скорбят, получая горестные известия о тех, кто уже никогда не вернется домой. Рассказала им о новой идее Вайолет открыть Женский институт по подобию тех, что есть в Канаде, как раз в таком состоит ее сестра.