Забытые письма
Шрифт:
– Не сомневаюсь. И желает завлечь тебя в свои сети, подтолкнуть тебя к обещаниям. Девушка ее положения просто ищет местечко, где потеплее, только и всего. Она не подходит тебе, сын, – закончила мать, твердо глядя ему в глаза.
– Я сам решу, кто мне подходит, а кто – нет. Не стоит указывать мне, как я должен проводить свое время. Быть может, у меня его не так много осталось, – ответил он, глядя на зеленеющие вдали холмы, которые он так любил.
– Гай, прошу, не говори так! Мы расплатились сполна. Ты будешь жить, но не для… Если тебе так дорого это увлечение, пожалуйста. Дай выход молодой страсти, но только не связывай себя обязательствами с первой хорошенькой девушкой, блеснувшей глазками в твою сторону.
Но Гай уже не чувствовал голода.
Гай, милый Гай, не трать времени на пустой флирт, мы ведь так давно не видели тебя… Хестер не могла на него наглядеться и не отходила ни на шаг – вот он дома, ее сыночек, дышит рядом тем же воздухом, смеется, вокруг печаль и скорбь, а он так молод, так красив и так полон жизни. Он снова озарил ее жизнь – его улыбка, синие озорные глаза, ее родной прекрасный мальчик. Она даже простила его за то, что он засматривается на девчонку из кузницы, укравшую его сердце – но ведь ненадолго?
Да что же он углядел в этой лахудре? Просто позор для прекрасного пола, война на дворе или нет. Как может он тратить свое драгоценное время на столь ничтожное создание?
Если его потянуло к девушкам, она уж подобрала бы ему красоток, миленьких дамочек, не этих деревенских страшилищ. Да лучше уж любая из дочерей доктора Мака, только не эта девица!
У него всего несколько дней, и уж она постарается, чтобы он больше ни минуты не провел с этой замарашкой Бартли. Ни к чему ему это, только впутается в неприятности.
Сможет ли Гай вырваться к ней? Сельма не могла думать ни о чем другом. Осмелится ли он нарушить запрет матери? Час за часом утекал первый день его отпуска, и душа ее металась, как птичка в клетке. А вдруг он уедет, не повидавшись с ней, и они не успеют хотя бы поговорить?
Погода стояла совсем летняя. Как непривычно для здешних краев. И все же несколько дождливых недель позади, и наступившие ясные дни просто как дар небес. Над головой ныряют ласточки, высоко в небе носятся стрижи, а воздух пахнет травой, которую недавно скосили. У них так мало времени – но что она может поделать, только в отчаянии не находить себе места.
В кузнице теперь самая горячая пора, сенокос в разгаре. Фермеры то и дело несут в срочную починку инструменты, и, как бы ей того ни хотелось, она не могла запросто отложить работу и ринуться к Ватерлоо-хаусу в надежде на случайную встречу.
Мама без труда угадала ее настроение.
– Не изводи себя попусту, – сказала она. – Если я верно разглядела этого молодого человека, он не уедет, не попрощавшись с друзьями. Отец рассказал мне: его мать не слишком-то обрадовалась, что он сначала к тебе наведался. Ей придется смириться. Пускай научится отпускать его – что ж, и научится. Разве же мало ей, что один из близнецов и так всегда рядом с ней?
– Но я выглядела таким чудищем, он даже не узнал меня!
– Отправляйся-ка ты на речку да искупайся. Всю пыль с волос вода мигом смоет. Знаешь, мне даже начинает нравиться стрижка. Когда головушка чистая, блестит что каштановый бочок!
Отец же, заметив ее рассеянность, заволновался.
– Не время еще тебе ходить по свиданиям. Не доросла еще. И уж точно нет смысла сохнуть по этому парню. Он из господ, заруби себе на носу. А господа всегда своих держатся, так что и не мечтай о нем. Он же просто солдат, на побывку приехал. Уж сколько историй слыхано о таких кавалерах… Никому не дозволю походя смущать мозги моей дочери. Хоть бы и богатому джентльмену. Он теперь вырос, мужчиной стал, и желания у него мужские. А вам, юная леди, следует помнить, кто вы такая. Рождена и воспитана в своей религии… Замуж тебе еще рано, да и мать его нипочем не даст ему надеть тебе на палец кольцо. Уж я-то знаю ее породу.
– Все вовсе не так! Мы просто друзья, просто мы переписываемся, – возразила она, сознавая, что это не совсем правда.
– Так, значит, нам не о чем беспокоиться?
Ну почему, почему все постоянно твердят об этом, как будто у них и в самом деле есть какое-то будущее? Нет, конечно, ее чувства гораздо сильнее и глубже. Когда он стоял там – в форме, худой, – она едва удержалась, чтобы не броситься ему в объятия.
Столько писем, столькими переживаниями они делились друг с другом, он рассказывал ей о своих страхах, ночных кошмарах. Они так сблизились за это время. О, как ей хочется видеть Гая… Но что, если он больше не заглянет к ним?
Гай хотел улизнуть сразу после ужина – обратно в деревню, повидаться с Сельмой. У него в походном рюкзаке и небольшой подарочек для нее – изящный флакончик французских духов.
Но Энгус не отходил от него ни на шаг, беспрерывно сыпал вопросами и донимал рассуждениями о войне. Он так отчаянно рвался узнать все подробности! Гаю же совершенно не хотелось делиться фронтовыми переживаниями. Ему казалось, он должен уберечь близких, не рассказывать им правды, как же кошмарна эта война, особенно для рядового состава. Брат ловил каждое его слово, будто он пророк, и Гай с грустью отметил, какая пропасть их теперь разделяет – словно каждый день разлуки вбивал меж них новый клинышек. Он теперь смотрит на мир, чувствуя себя древним, как эти холмы. А Энгус по-прежнему тот же мальчишка, вчерашний школьник с оттопыренными ушами и незыблемыми идеалами, которых не коснулась настоящая битва. Он уже спланировал их завтрашний день – зовет прогуляться пешком, как в прежние времена.
– Там на реке есть пещера, скала нависает над Риджем, просто невероятно! Пойдем с тобой, облазаем там все, а? – азартно тянул его Энгус.
Но Гай отвечал уклончиво. Мама собиралась устроить прощальный вечер, пригласила кого-то из клана Беллерби. Похоже, скукотища будет смертельная – а ты сиди и слушай, как леди тарабанят по клавишам, а потом вымучивай с ними светскую болтовню ни о чем. Даже мама утомляет его: все что-то суетится по поводу его формы. Ну, отправили ее в стирку, оттерли, отпарили, отгладили. Спина – в укусах, расчесанная – привела маму в ужас, она тут же принялась хлопотать, чтобы он принял ванну с дезинфицирующим средством и сжег все нижнее белье. А ему лишь хотелось, чтобы ему дали немного поспать спокойно и на время забыть о не отпускающем чувстве вины, что вот он тут окружен комфортом, а ребята его – там, в окопах и под огнем. Он потягивает «Пуйи-Фюиссе» [17] , закусывает свежайшей форелью и только что сорванными овощами, уплетает малину со сливками, а они там грызут сухие галеты и давятся осточертевшей тушенкой.
17
Знаменитое французское белое сухое вино.
Их дом стал похож на спальню школьного пансиона – ряды кроватей, аккуратно заправленных в ожидании бедных выздоравливающих вояк. В чем-то он завидовал им – как хорошо вот так спокойно лежать, глядеть на холмы… Но другая его часть беспокоилась об оставленных на фронте товарищах – что-то сталось со всеми ними… Отправили в тыл? Раскидали по разным частям? Но больше всего его душа рвалась к Сельме: он мечтал прикоснуться к ней, ощутить нежность женских рук. Да, он стал мужчиной, и в его теле пробуждаются мужские желания. Он не хочет покинуть этот мир, так и не поцеловав ее губ, не познав любви. Он не хочет погибнуть невинным юношей.