Забытые смертью
Шрифт:
— Если б ты не побирался, а работал бы, жил бы, как все люди, мы могли бы дружить с тобой, — сказала она на прощание. И Митька в тот же день, не задумываясь, дал ей слово больше никогда не просить милостыню.
Слово свое он сдержал. И на следующий день велел Тоське привести в полный порядок комнату. Отмыть, побелить, навести в ней уют.
Сестра ушам не поверила.
— А жить как? — раскрыла рот.
— Как все. Работать будем. Да и сбережений хватает. Заведи хозяйство. Как раньше — в деревне…
— Отвыкла я, Мить. Перезабыла начисто. Ну, сад и огород, куда ни шло. И нынче имею. А вот скотину…
— Хватит, Тоська! Не ной. Не перегнешься! Не то верну тебя в комнату, сам в доме жить буду! Без жалоб! — пригрозил сестре.
Та с лица позеленела:
— Ты — в дом? Да что сумеешь? Там ведь руки нужны, а не твои крючья! Тебе что проку от него?
— Женюсь я скоро! Что сам не умею, жена поможет.
— Да какая дура за тебя пойдет? — не верила Тоська.
— Она — красавица! Не зря за ней целых три года ходил, — признался Митенька.
У Тоськи лоб испариной покрылся. Лицо побледнело. Она как-то странно оглядела брата и сказала чужим, сдавленным голосом:
— Хотя да, вырос ты. Уже совсем большой. Я как-то забыла совсем об этом.
В тот день она допоздна отмывала, белила, чистила Митькину комнату, иногда оглядывалась на брата, смотрела на него, будто увидела впервые.
Митька не обращал на нее внимания. А вечером пошел на работу. Когда вернулся, Тоськи не было.
Сестра пришла на следующий день. Утром, едва Митька встал с постели. Он был в прекрасном настроении. И долго рассказывал, как режиссер театра предложил ему роль в спектакле.
— Я буду играть нищего. Самого себя! Ты только послушай! Артистом стану. Настоящим! Режиссер сказал, если получится, возьмет в труппу — на гастроли!
Тоська, возившаяся у плиты, уронила ложку на пол. Не знала, что ответить.
— Ты знаешь, если все хорошо сложится, перейду я в дом жить. Вместе с Ниной. За меня — артиста она, конечно, пойдет замуж. Станем все вместе жить, чего тебе одной скучать в таких хоромах? Да и нам здесь тесновато будет. Ну, а не захочешь жить с нами, сюда переберешься. Одной много ли надо? — строил планы Митька.
— Ты вначале женись, — подала кашу в миске. Сама, пригорюнившись, села у стола.
Горбун ел с жадностью. Сегодня он решил учить свою роль.
Тоська молча убрала со стола. А Митька все рассказывал, как обрадует он Нину, сказав о предстоящей работе артиста.
— Небось за нищего не пошла бы! А за артиста любая побежит замуж, — выдавила, скривив губы, сестра.
— Она не с артистом, со мною, с нищим, дружила и не брезговала! — вступился за девушку Митька. И сел к окну с текстом роли. Но… Вскоре почувствовал слабость, тошноту, рези в желудке. А через минуты — жутко заболела голова. Строчки поплыли перед глазами.
— Ты ляжь, отдохни. Это радость по тебе ударила. Такое бывает, — тащила Тоська к постели, пытаясь уложить в нее насильно. Но Митька, теряя сознание, вышел на улицу, подышать воздухом. Думал легче станет…
Он не помнил, как упал в пыль, как оказался в больнице. Его промывали со всех сторон. Заставляли пить какой-то раствор — от него кишками едва не вырвало. Клизмы раздували кишечник, как пузырь.
Митька орал от боли, раздиравшей все тело. Ему делали уколы один за другим. Парню казалось, что он умирает, и горбун не понимал случившегося с ним.
— Потерпи, Митя, крепись, милый. Ты такой сильный, держись! — узнал голос Нины, и девичья рука легла ему на грудь.
— Спасибо тебе, — едва нашел в себе силы, и тут же новый приступ скрутил Митьку в штопор.
Он хотел увидеть глаза Нины. Зеленые троячки. Но вместо них густая ночь нависла над головой.
Митька глох и слеп от боли. Он лежал на больничной койке смятым комком. Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Потливая, скользкая слабость вконец одолела. Как хочется пить… Но губы не разодрать. Они не слушаются, словно чужие стали.
— Митя, попей, — доносится до слуха, и железная ложка стучит по зубам, тихо сочится вода по капле на одеревеневший язык.
Горбун с трудом проталкивает воду внутрь.
«Отчего так болит горло?» — пытается он вспомнить. Но снова потерял сознание.
Лишь на пятый день, придя в себя полностью, узнал, что произошло. Не хотелось верить следователю, Нине, но сказанное ими подтвердилось…
Змеюка Тоська, стерва облезлая, хромоногая курица, чума болотная, а не сестра, вылила Митьке в кашу ртуть из двух градусников. Отравить решила брата. Уж очень не хотелось ей лишаться дома, к которому давно привыкла и считала своим.
Десять лет по приговору суда поехала она отбывать на Печору.
В зале суда она молчала. Отказалась отвечать на вопросы обвинения. Не воспользовалась правом последнего слова.
Да и куда ей было открыть рот, если горожане, собравшиеся в зале суда, обзывали и грозили ей так, что скамья под задницей казалась горячей сковородкой.
— Столько лет мальчишку заставляла побираться, а сама вон какую жопу отожрала на милостынях! Сука облезлая, чтоб ты сдохла! Мало денег, крови захотела? Откормил пацан на свою шею старую блядь!
— На куски курву!
— На каленое железо! Пока не рассыплется в прах!
— Смерть ей! Какой срок?
Едва Тоська пыталась открыть рот, ее освистывали со всех сторон — громко, зло.
Уж чего ей не желали, каких гадостей не наговорили. Особо старались нищие. Они в день суда заявились. Своего собрата жалели во все горло. Их невозможно было успокоить, угомонить. Выставить на улицу никто не посмел.
Митька ничего не просил у суда для сестры. Смягчить или ужесточить приговор не требовал. Оставил все на волю самих судей, удивляясь, что снова жив остался.