Забытые всеми
Шрифт:
– Я в курсе, даже знаю за что.
– Мне Марфа тоже поведала, потому снял я нательный крестик и спрятал его.
– Где спрятал? – с замиранием в голосе спросил Иволгин, подозревая, что парень оставил его во Франции.
– Марфа, дай мои тридцать три несчастья.
– Может наоборот? Господь он ведь непосильной ноши не дает, – отреагировал Иволгин.
Взяв в руки крестик первым делом Иван Алексеевич повернул его обратной стороной. Слева направо по горизонтали были выгравированы слова «Спаси и сохрани». Сверху вниз по вертикали шли буквы такого же
– Хотите сказать, что эта абракадабра интересовала гестаповце?
– История очень длинная. Понимаю, что торопиться нам некуда. Расскажу по порядку.
Иволгину понравилось, что во время его повествования Андрей слушал с предельным вниманием, иногда переспрашивал. Взгляд был спокоен, и в глазах не читалось обычное любопытство. Он не ждал чего-то особенного. В конце задал один вопрос:
– Как вы считаете, Волога и Кереметь у нас в России?
Он спросил именно так? «У нас в России»?
– Скорее всего в России, но когда мы туда попадем?
– Как победим немцев, так и вернемся, – со всей уверенностью заявил Андрей.
– Я слышал, ты связан с французским Сопротивление?
Андрей строго посмотрел на Марфу, немного подумал и ответил:
– Связан и горжусь этим!
Спрашивать, где молодые хотят устроиться, он не стал. Видимо, планы у них имелись.
– Иван Алексеевич, – пропищала Марфа, – вы не могли бы на время наших странствий, оставить крестик у себя?
– Пожалуйста, – поддержал Марфу избранник, – мы не знаем, как все сложится. У вас будет надежнее.
– Отсоедините цепочку и через кольцо пропустите тесемку, оберну ею крестик и спрячу. Носить буду всегда с собой, – пообещал Иволгин.
Три троица изнывала от безделья, сил придавала только надежда, что кошмар остался позади.
В Стокгольм пришли рано утром. Ханс забинтовал Иволгину голову, оставил один глаз и повел к трапу.
– Уверен, мы еще увидимся, – сказал Андрей.
– Обязательно, – с оптимизмом ответил Иволгин.
Ханс усадил Иволгина в автомобиль на газогенераторном ходу. Если во Франции немцы ездили на бензине, то в Швеции это было не позволительно. Иволгина высадили напротив дома семь по Готгатану. Пара прощальных слов и автомобиль запыхтел дальше.
Иволгин с забинтованной головой, в берете на макушке подошел к дверям подъезда. Сразу столкнулся с недоработкой мадам Морель. В подъезде дорогу ему преградил консьерж, длинный худой старикашка с желтым лицом. Он чего-то лепетал по-шведски и наступал на Иволгина, будто шел в штыковую атаку. Пришлось достать удостоверение моряка и сунуть под нос стражу. Тот почитал корочки и сразу перешел на немецкий.
– Где угораздило? – спросил он, показывая на голову.
– Под обстрел попали, – ответил Иволгин.
– В какую квартиру идешь?
– В третью, к Ингер Лундквист.
– Кто ей будешь?
– Посыльный,
– Тогда проходи, – отпрянул дед.
– Вот тебе и ключ на притолоке, – подумал с раздражением Иволгин.
Женщина сразу открыла после первого звонка. Впустила в переднюю и только тогда узнала, что пришел человек от мадам Морель. Иволгин сбросил с себя надоевшие бинты и без приглашения сел на ближайший стул. Женщина, уперев руки в боки, завопила в голос:
– Прислала помощничка, я же просила человека, а она мне особую примету подогнала. Что мне с тобой делать прикажешь? Я должна входить в положение всех, а в мое положение войти никто не хочет. Ты подумай, прислала экземпляр хоть сейчас в розыск отдавай. Один раз на улице его покажешь и считай дело провалено.
– Вы случаем не из Бердичева? – спросил Иволгин.
– А где это? A-а! Может ты еще и русский?
– В Бердичеве так бабы голосят потому, как другой заботы у них нет.
– Куда я тебя дену? Скажи мне!
– Ни самому посмотреть, ни другим показать! – сказал Иволгин и начал наматывать на голову бинты.
– И куда ты двинешь? – не унималась Ингер.
– Пойду к Преображенскому храму, слышал там таких как я привечают.
– Ладно, стой, – сказала шведка и втолкнула Иволгина в комнату.
В глаза сразу бросился радиоприемник, забытое чудо с довоенных времен. Рука потянулась к выключателю, но Иволгин сдержал себя и сел на ближайший стул.
Ингер вбежала в комнату с фотоаппаратом в руках, велела сесть поближе к окну и стала фотографировать увечную сторону лица.
– Кофе я сама еще не пила, сиди и жди. Потом и поедим заодно.
Через час женщина вернулась из глубины квартиры с фотографиями в руках, еще влажными.
– Короче покажу твои увечья одному знакомому хирургу. Если возьмется, поработаем вместе, если нет, сам понимаешь.
– Какой еще хирург? – возмутился Иволгин.
– Какой надо, – огрызнулась женщина.
После завтрака Ингер почти улетела вместе с фотографиями. Иволгин подошел к приемнику, звук приглушил и услышал немецкую бравурную музыку. Иволгин сошел с этой волны и начал искать другие станции. Когда зазвучала родная русская речь, то слезы навернулись на глаза. Неизвестное Совинформбюро говорило ровным уверенным голосом о кровопролитных боях, о победах локального значения. В этом голосе Иволгин услышал столько уверенности, что сомнений у него не осталось: и враг будет разбит, и победа будет за нами».
– Какие у тебя имеются документы? – по возвращении спросила с порога Ингер.
Рассмотрев со всех сторон удостоверение моряка, она бросила:
– Годится.
Иволгин непонимающе смотрел на нее и ждал, что скажет дальше это, судя по всему, неуемное существо.
– Одевайтесь, я отвезу вас в Упсала, здесь недалеко, семьдесят километров от Стокгольма. Там сдам вас в клинику. Мой друг хирург золотые руки, доктор Магуссон берется убрать все ваши особые приметы.
– Я на таких скоростях работать не привык, – Иволгин пытался осмыслить ситуацию.