Зацепить 13-го
Шрифт:
Весь день я держалась настороже, обливаясь потом и находясь на грани паники. Я ждала: вот-вот начнется что-то знакомое.
Но ничего не началось.
Если не считать нескольких любопытных взглядов и понимающих улыбок парней-регбистов, видевших меня без юбки, на меня не обращали внимания.
Я не понимала, как столь унизительное событие могло пройти незамеченным и не вызвать разговоров.
Это казалось бессмыслицей.
Никто и словом не обмолвился о происшествии на спортплощадке в тот понедельник.
Как
Честное слово, если бы не затянувшаяся головная боль, я бы сама засомневалась, что вообще что-то случилось.
Дни превращались в недели, а это молчание сохранялось.
О происшествии мне не было сказано ни слова.
Никто и рта не раскрыл.
В этой школе я не была мишенью.
И я обрела покой.
Со дня случившегося на поле прошел почти месяц, и я незаметно втянулась в школьную атмосферу. Клэр и Лиззи постоянно были рядом.
Я поймала себя на том, что с радостью жду очередной поездки в школу.
Это было самым странным поворотом в моей жизни, учитывая, что большую ее часть я школу ненавидела, но Томмен-колледж стал для меня почти оплотом безопасности.
Выходя из автобуса, вместо прежнего ужаса я испытывала громадное облегчение.
Я радовалась возможности провести время вне дома.
Радовалась, что никто не насмехается и не издевается надо мной.
Радовалась пусть и временной, но свободе от отца.
Радовалась, что семь часов в день могла дышать.
Я привыкла к обществу самой себя и со всем справлялась сама. Сидела одна за партой, одна ела… думаю, понятно, к чему я клоню.
Я всегда была одинока, так что недавнее затруднение или, лучше сказать, развитие моего социального статуса стало для меня полной неожиданностью.
Говорят, солидарность выражается в цифрах. Я в это твердо верила.
Рядом с подругами я чувствовала себя лучше.
Возможно, причина в подростковой тревожности, а может, это следствие моего прошлого, но мне нравилось, что больше не надо входить в класс одной, что всегда рядом с тобой сидит кто-то близкий, кто скажет, что после еды у тебя что-то застряло в зубах.
Подруги и не подозревали, как много значит для меня их дружба. Они оказывали мне постоянную поддержку, в которой я отчаянно нуждалась, а в моменты панической неуверенности служили защитным барьером.
На уроках в прежней школе я так напрягалась и тревожилась, что ничего не успевала в классе, а потом дома до позднего вечера наверстывала упущенное.
Без постоянного ожидания атаки со стороны одноклассников я шла почти вровень с остальными, втягивая знания, как наркоту.
Я даже сумела сдать большинство промежуточных экзаменов на аттестат младшего цикла, за исключением математики и основ предпринимательства.
С ними никакие дополнительные занятия не помогали.
Зато я
В обед я сидела с подругами, а не с братом и его друзьями, как раньше. Я была в компании обычных людей.
Такого уровня нормальности я еще не достигала.
Прежде я никогда не чувствовала себя в безопасности.
Но я начинала привыкать к этому чувству.
У меня было ощущение, что к происходящему как-то причастен он.
Джонни Кавана.
В смысле, без него ведь не обошлось бы?
Я не имела столько влияния, — значит, это был он.
И вовсе не случайность, что происшествие на поле оказалось стертым из памяти всех учеников.
После того дня я часто его видела: в коридорах, идя на уроки, в столовой во время обеденного перерыва. Он никогда не подходил ко мне, но неизменно улыбался.
Если честно, я удивлялась, как он может улыбаться мне после всего, что мама тогда вылила на него возле директорского кабинета.
Я не знала, стоит ли извиняться перед ним за ее поведение.
Мама тогда перегнула палку и чуть ли не угрожала ему, но, с другой стороны, это по его вине я провела ночь в больнице, а затем неделю дома, бок о бок с отцом, поэтому я решила обойтись без извинений. И потом, я слишком затянула.
Подойти к нему сейчас, почти через месяц, было бы просто дико.
От подруг, а также по обрывкам разговоров девчонок в туалете мне стали известны подробности о Джонни Каване.
Он был пятигодком, но это я уже знала.
Он родился в Дублине. И это не стало новостью.
Он пользовался жуткой популярностью — ну, тут не надо было быть гением, чтобы догадаться, потому что его постоянно окружали ребята.
Девчонки к нему так и липли. Опять-таки это и слепой увидел бы.
И вопреки тому чудовищно «меткому» удару по мячу, стоившему моему мозгу сотрясения, он считался превосходным регбистом.
Он был капитаном школьной команды по регби — отсюда и его популярность, женское внимание и особое отношение со стороны преподавателей и учеников.
Я не знала даже азов регби, потому что в нашей семье спортивные интересы вращались вокруг ГАА. Рейтинг школьной популярности меня вообще не волновал, я всегда находилась на самом дне. Однако Джонни Кавана, каким его живописали здешние девчонки, был совершенно не похож на парня, с которым я познакомилась в тот день.
По их словам, он был агрессивным, напористым, отличался непрошибаемым снобизмом, имел бесподобное тело и ужасные манеры.
Девчонкам он виделся высокомерным парнем из богатой семьи, упертым регбистом, зацикленным на спорте. Он жестко играл на поле и был еще жестче за его пределами, предпочитая девиц значительно старше себя.