Зачумленные
Шрифт:
— Тогда мы выйдем, — сказал нотариус, — и они ничего не сожгут.
— Это верно, — пожал плечами клирик. — Они не настолько жестоки, чтобы сжигать здоровых людей. Но для начала у вас отнимут всю еду, потому что за нехватками следует голод, и власти конфискуют все запасы. Потом мужчин обяжут работать вместе с каторжниками, чтобы хоронить тысячи разлагающихся трупов. У вас будет крюк, капюшон, перчатки, а чтобы вас утешить, вас станут звать «воронами». Правда, через неделю у вас больше не останется никаких забот, потому что вы сами исчезнете под пустулами и бубонами, а бродячие собаки будут драться за ваши останки. Вот судьба, которая ждет вас, если
Он не закончил говорить, а женщины уже плакали, сжимая детей в своих объятиях; мужчины стояли неподвижно, беспомощные, как камни, а старики переглядывались с глупым видом.
Первым заговорил капитан.
— Этот юноша прав, — сказал он. — Остается лишь поскорей убраться.
— Вот что мы должны были сделать с самого начала, — пробормотал нотариус. — Я мог бы удалиться в мой домик в Эксе…
— Чума уже там, — сказал клирик. — Нужно было сразу закрывать школы, суды и церкви…
— Тогда, — воскликнул капитан, — есть только одно средство: найти корабль и уплыть на Корсику.
— Мой дорогой капитан, — сказал Панкрас, — это было бы идеальным решением. Но где вы возьмете корабль?
Капитан сделал неопределенный жест, покачал головой и замолчал.
Гарен-Молодой, пекарь и мясник по очереди принялись делать неразумные предложения, как это бывает в безнадежных ситуациях…
Господин Панкрас, никогда не терявший хладнокровия, размышлял.
— Самое простое, — сказал он, — уехать к холмам. Сначала мы отправимся в деревню Аллош, где у меня есть родственник… Если зараза добралась и туда, мы поедем дальше… Честно говоря, я боюсь, как бы деревни не были уже заражены… Нам останутся холмы. Возможно, мы найдем убежище в каком-нибудь гроте, на склоне уединенной лощины, где никто не станет искать нас.
— Но что же мы будем есть? — спросил клирик.
— У нас еще есть большие запасы. К тому же у нас остались четыре лошади и два мула…
— Эти животные очень худые, — сказал мясник.
— Речь пока не о том, чтобы съесть их, а о том, чтобы запрячь их в повозки и экипажи, чтобы перевезти наш провиант. Мы дадим им все оставшееся у нас сено и последний мешок овса. В течение дня мы подготовим наш груз и около полуночи уедем.
— Как вы уедете? — пожал плечами клирик. — Вы думаете, что можно вот так просто взять и уехать? Едва лишь увидят ваши нагруженные повозки, на вас тут же нападут вооруженные банды, которые бродят по городу в поисках любой пищи и грабят погреба в домах зачумленных.
— В полночь? — спросил нотариус.
— Особенно по ночам, — ответил клирик.
— У нас есть двадцать три ружья, — сказал Гарен, — тридцать пистолетов и больше ста ливров пороха.
— При первом ружейном выстреле другие банды прибегут им на помощь. Кроме того, на каждом выезде из города стоят караулы, чтобы зараза не распространилась по всей стране…
— Но что же делать? — воскликнул бакалейщик, растерявшись от страха.
— Выбираться по одному, — сказал клирик, — унося немного еды, спрятав ее под одеждой, и потом каждый сам по себе.
— А женщины? — спросил Панкрас.
— А дети? — резко сказал мэтр Пассакай.
— Вы хотите бросить детей?
Женщины перешептывались.
Клирик развел руками, закрыл глаза, пожал плечами, но так больше ничего не сказал.
Долгое молчание прервал господин Панкрас, сказавший:
— Пройдите в мой кабинет.
Он увел нотариуса, клирика, оружейника и капитана.
***
Как только они ушли, женщины стали говорить, что этот клирик всегда хотел привлечь к себе внимание, что, разумеется, никакой чумы у него не было, и что он, вероятно, провел два месяца у любовницы, которая в конце концов выставила его за дверь. Его обвинили в том, что он всегда насмехался, что у него дурные наклонности. В заключение многие заявили, что нет никаких причин для бегства, и что самым мудрым было бы ждать, как они это делали до сих пор.
Мужчины начали было с ними соглашаться, когда Пампетт, торговец рыбой, дежуривший под крышей, появился на пороге.
— В квартале Плэн-Сен-Мишель, — сказал он, — большой пожар…
Все вздрогнули, потому что клирик об этом предупреждал. Женщины заплакали, а мужчины двинулись к двери господина Панкраса, когда тот появился на ступеньке.
Пампетт сделал ему свой доклад.
— Наш друг, — сказал Панкрас, — нас предупреждал — и уготованная нам судьба больше не вызывает сомнений, но еще ничего не потеряно. Выслушайте меня хорошенько, и повинуйтесь мне без споров, с полным доверием… Мы немедленно приступим к погрузке наших повозок, и укроем наши припасы одеялами. На одеяла улягутся мужчины, женщины и дети, полуобнаженные, изображая трупы зачумленных, я же займусь тем, чтобы придать им пугающий вид.
Другие, под капюшонами, понесут факелы, и станут петь «Помилуй меня, Боже», звоня в погребальные колокола. Я уверен, что наша процессия не привлечет грабителей, а обратит их в бегство. Что же касается солдат, которые караулят на заставах, я их не опасаюсь, и обещаю вам, что пройдем заставы без всякого труда, если каждый сыграет ту роль, которую я ему дам.
Немедленно приступайте к погрузке, и пусть женщины не пытаются обременить нас семейной мебелью, или детскими игрушками, или бесполезными безделушками, которые они почти всегда считают самым важным: я проверю груз и соглашусь только на самое необходимое. Начинайте!
Подготовка к отъезду продолжалась весь день. Смазывали колеса, ухаживали за животными, складывали на повозки мешки с продовольствием, бочонки с вином, ружья, порох, свинец и ткани. Затем господин Панкрас приказал вскрыть подвалы несчастного суконщика.
— Теперь, — сказал Панкрас, — он больше не нуждается в своих товарах, а для нас это станет большим подспорьем.
Затем он устроил, в своей собственной столовой, большую швейную мастерскую с пятнадцатью женщинами, выбранными из числа самых опытных: они начали с пошива двух десятков черных капюшонов, длинных балахонов и рукавиц, то есть перчаток, у которых был только большой палец. Наконец, склонившись над гравюрой, которую дал им господин Панкрас, они принялись, под руководством нотариуса, за шитье четырех военных мундиров, или, скорее, чего-то их напоминавшего, по меркам Гарена-Молодого, Биньона, Пампетта и пекаря, а также рясы для клирика.
Тем временем, ушедший было Панкрас через час вернулся: его появление вызвало возгласы женщин, и даже сам мэтр Пассакай был ошеломлен.
Действительно, пришедший был одет в парадный военный мундир. Лазурный камзол, белые кожаные штаны, красные сапоги с серебряными шпорами, шпага с чеканной золотой гардой, белый плащ, подбитый золотой тканью и украшенный беличьим мехом, образовывали столь роскошный ансамбль, что вставшие было швеи не осмеливались сесть.
— Это точно вы? — спросил нотариус.