Загадки, коды и пророчества Библии
Шрифт:
В официальной храмовой практике отмечались другие праздники, и лишь единственный интервал в 49 дней от Пасхи до Обретения Закона (Матан Тора, Шевуот, Пятидесятница) является и поныне зримым реликтом той древней схемы. Кроме того, уже в иной, христианской, системе представлений существует сорокадевятидневный период Великого поста, до дня Пасхи. При этом, в плоскости идей и представлений, реальные храмовые праздники подменяли собой мыслимые. Мы надеемся показать это при внимательном рассмотрении текста Откровения. Пока же отметим, что структура пространства, времени и рассказ о сотворении мира сами по себе требовали сакрализующей санкции, то есть каких-то храмовых действий, освящающих акты и их результаты, или — проще — воспроизводящих творение.
Сакральное пространство в Иерусалимском храме,
Святая Святых считалась как бы местопребыванием Бога, небом. В прежние времена, в Скинии Завета и в Первом храме там стоял Ковчеге литыми изображениями золотых херувимов и скрижалями Завета, а согласно некоторым легендам, в нем были также «сосуд с манной и жезл Ааронов прозябший». Во времена Второго храма Святая Святых пустовало. Однако под скалой, которая служила ему основанием, была пещера, а в пещере камень над отверстием Кладезя Бездны, с печатью царя Соломона или Давида. Таким образом Святая Святых соединяло оба потусторонних мира: небо и бездну, которые у евреев, как и у многих других народов, подчас сообщались и даже смыкались. Поэтому и сакральные эквиваленты направлений «вверх» и «вниз» от центра сдваивались в векторе от Золотого Жертвенника к Святая Святых. Сходное строение имел вектор от Золотого Жертвенника ко входу в Святилище, где сдваивались направления к Медному Морю и к Медному Жертвеннику для жертв всесожжения.
Медное Море стояло к юго-востоку или к востоку (в разное время по разному) от входа, а Алтарь — прямо на восток. Медное Море, которое и символизировало природное море и запад, представляло собой бассейн в форме сегмента сферы, установленный на спинах двенадцати быков, и предназначалось для омовения рук священников. Жертвенник всесожжений был внушительной постройкой, и его огромный пылающий огонь ассоциировался с востоком и светом.
Стол для хлебов предложения стоял в Святилище у северной стены и, в силу обычной семантики хлеба, символизировал плодородие земли, а с ним — северное направление. Двенадцать жертвенных хлебов, если верить Иосифу Флавию, отвечали двенадцати знакам зодиака. Принимая во внимание, что семь огней Семисвечника*, стоявшего напротив, у южной стены, обозначали семь подвижных небесных тел, можно заключить, что оба предмета, Стол и Семисвечник, вместе представляли полноту видимого неба с его подвижными и неподвижными звездами, причем подвижные относились к южной стороне, а неподвижные — к северной. Создается впечатление, что продвижение от Внутреннего Двора через Святилище к Святая Святых соответствовало восхождению с земли (Медный Алтарь, Медное Море) через видимое небо (Золотой Алтарь, золотой Семисвечник, Золотой Стол) на высшее небо (Святая Святых). В этом смысле все богослужение происходило на небесах или очень к ним близко.
Из всех бывших в храме священных предметов Семисвечник едва ли не самый удивительный. Если аналоги алтарей, завес, сосудов, столов, херувимов, архитектуры храма можно найти в западносемитском культурном кругу, то Семисвечник как будто совершенно оригинален. Разумеется, его форма и растительный орнамент позволяют считать его вариантом «мирового древа». Но это древо совсем особого рода. Прежде всего оно целиком состояло из вставленных друг в друга 22-х плодов граната и цветов миндаля. Но гранат это молния, небесный огонь. Семь лампад в форме чашечек первого весеннего цветка миндаля обозначали видимые небесные огни, подвижные светила. Таким образом Семисвечник сам по себе представлял весь сотворенный мир в его огненно-световой сущности. Семисвечник состоял из света, он был «древом света», светлым и световым «древом жизни», изображением «Огненного Куста» Синайской эпифании. Поэтому, символизируя в частности юг и светила, Семисвечник в более широких контекстах мог означать
Семь иудейских праздников
Преображение творения в Откровении происходит в литургических терминах годового круга иудейских праздников. По отношению к существующему бытию эти действия негативны, разрушительны, и могут быть поняты только в контексте определенных представлений о связи дней творения с годовым праздничным циклом. Эту связь можно реставрировать примерно следующим образом.
Первый день творения соответствовал началу природного года, весеннему равноденствию, празднику Пасхи, а более специально — жертвоприношению пасхального агнца, из чего вытекает литургически конкретное отождествление света, Слова («Да будет…») и Агнца.
Четвертый день, сотворение светил, соответствовал гражданскому Новому году (Рош Ашана), около осеннего равноденствия. Полагали, что исчисление времени началось только с появлением светил, где-то в середине Четвертого дня, через три с половиной срока от начала творения. Поэтому гражданский Новый Год начинается 1-го гишри, седьмого месяца священного года. Исчисление времен и сроков связывалось с естественными ритмами в животном и растительном царстве, в частности, с рождением и смертью. Поэтому ангел смерти (четвертый всадник в Откровении, гл. 6) скачет на юг, в сторону светил, творений Четвертого дня.
Пятый день, создание тварей водной бездны, преобразовывал Судный день (Иом Кипур), так как бездна считалась вместилищем душ умерших и связывалась с судом над ними.
Шестой день сотворение животных и человека, переосмысленное как создание Рая Земного, находит свою аналогию в празднике Кущей (Суккот): пребывание в кущах означало возврат к райскому состоянию.
Наконец Седьмой день — день покоя или полноты в книге Бытия, представал как суббота.
Что касается Второго и Третьего дней творения и Пятидесятницы, обходились вероятнее всего так. Этот праздник имел два значения: природно-символическое и историческое. Согласно натуралистической символике праздновали начало сбора урожая пшеницы (Шевуот, праздник Колосьев). Но седьмая неделя после Пасхи, то есть после исхода из Египта, получила значение праздника Обретения Закона (Книги с Небес) на Синае. В этом последнем смысле Пятидесятница представляет Второй день творения, когда была создана твердь, небо, разделившее воды на верхние и нижние, живые и мертвые, пресные и соленые. Следует помнить, что небо представляли себе как натянутую кожу шатра. Кожаный, пергаментный свиток Закона, в котором заповеди отделяли чистое от нечистого, живое от мертвого и т. п., становился аналогом тверди небесной. Сравни в главе 6:14 — «небо скрылось, свившись как свиток». Теперь мы лучше поймем то место из Послания к коринфянам (2Кор. З:7), где говорится о «служении смертоносным буквам» книги Закона.
Значение Пятидесятницы как праздника Колосьев было отнесено к Третьему дню творения, созданию «зелени травной». Сравни в гл. 6:6 — «хиникс пшеницы за динарий» при появлении Третьего всадника.
Не лишено примечательности, что добро и зло, жизнь и смерть в таком творении были расположены в полной симметрии. Животворящему свету Первого дня противополагались смертоносные светила Четвертого, мертвым морским водам Второго живые плодородные воды Третьего, созданиям бездны обитатели небес, а человечество располагалось посередине, между добром и злом. В триаде «свет, светила, небо» одна треть принадлежала злу и две трети — добру. В триаде «нижние воды, верхние воды, бездна» отношение добра и зла было обратным: добру принадлежала одна треть и злу — две трети. (Можно обратить внимание на поражение одной трети всего сущего при звуках труб в Откровении). Значение культа не могло превышать от века положенной меры и ограничивалось актуализацией заданных отношений.