Загадочная пленница Карибов
Шрифт:
Команда согласно закивала.
— Далее: все оружие на борту будет храниться под запором, — Витус указал на шкапчик Стаута, который под кормовой банкой был прочно задраен. — В случае если нам что-то из него понадобится, и только я выдам необходимое лично. Это касается и мушкета, который должен быть восстановлен, на случай если нам потребуется подать сигнал. До сих пор все понятно?
Команда нестройно выразила согласие.
— Тогда перехожу к распределению вахт. Нас на борту восемь мужчин, и все восемь будут нести вахту. Разделимся на две группы. В первую войдут Магистр, Брайд, Бентри и я, вторую составят мистер О’Могрейн, брат Амброзиус, Энано и Фрегглз. Вахты будут меняться каждые четыре часа. Точное
И снова команда кивнула.
— И еще кое-что: жаровня должна гореть постоянно. У нас достаточно щепы, чтобы позволить себе это. В случае если в поле зрения появится корабль, будем бросать в угли сырую древесину, чтобы подать дымовой сигнал. Поддержание огня в жаровне — в высшей степени ответственное поручение, и я возлагаю его на мисс Фебу и мисс Филлис.
— Само собой, мы сделаем это, кирургик, сделаем, а, Филлис? Это для нас большая честь, а?
— Да, да, честь, — подтвердила Филлис, смутившись от оказанного ей доверия.
— Прекрасно. Ну что ж… — Витус не знал, как высказать последний пункт распоряжений. — Еще вот что… Это касается… э-э… отправления естественных потребностей. Нужда должна справляться сидя на планшире. Надеюсь, все остальные принципиально будут смотреть в другую сторону, когда кто-то облегчается, особенно дамы.
Все покивали с серьезным видом, а Феба разрядила повисшее напряжение, легко и непринужденно пошутив:
— Ну и забавно же мы будем выглядеть! Как куры на насесте. Да уж! Но мы справимся, а, джентльмены?
Мужчины смущенно кивнули, а Витус улыбнулся в полной тишине. Да уж! Феба на борту была настоящим товарищем, никогда не подведет!
— Гомер в своей «Одиссее» говорит о розоперстой Эос, и когда я смотрю на восток, наконец-то понимаю, что он имел в виду.
Голос Магистра прозвучал почти благоговейно, когда несколькими часами позже он близоруко щурил глаза навстречу просыпающемуся утру. Неистовство быстро меняющихся розовых сполохов на небе заставило побледнеть ночные звезды, а море плескалось, точно расплавленная бронза. Маленький ученый широко раскинул руки и продекламировал:
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос. Встал с постели своей возлюбленный сын Одиссея, В платье оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил, К белым ногам привязал красивого вида подошвы, Вышел быстро из спальни, бессмертному богу подобный… [26]— …и так далее. Ну ладно! — Магистр расправил платье и ткнул пальцем в свои покоробившиеся от морской соли башмаки. — Боюсь, мои подошвы несколько уступают по блеску.
26
Перевод с древнегреческого В. Вересаева.
Витус, стоявший рядом с ним, тепло улыбнулся:
— А ты и не царский сын. Но как подумаю об Одиссее, что он двадцать лет провел в пути, то был бы страшно рад, если б нам потребовалось двадцать дней.
—
Амброзиус обстоятельно откашлялся и подошел к мачте, где вытянулся перед распятием во весь свой впечатляющий рост. Не спеша он осенил себя крестным знамением — жест, который мгновенно преобразил его. Палубный матрос Амброзиус снова стал монахом-проповедником.
— Pax vobiscum [27] , возлюбленные дети мои! Это утро в своем совершенстве — знамение Господне, что несомненно, и я вижу, как будто Он, всемогущий пастор, Своей благой десницей возжигает этот свет, усмиряет эти волны и повелевает попутному ветру веять ровно настолько, чтобы мы, Его заблудшие овцы, уверенно шли на запад, к великой цели…
Целый час Амброзиус вещал в таком духе. Он возблагодарил Господа за все, что выпало на их долю: за высоты и глубины пережитого, особо за те тяжелые часы, которые были не чем иным, как испытанием. Испытанием, которому Он подверг их и в котором каждый из них должен был показать, как силен он в своей вере. Амброзиус многократно помянул, что предает всех, плывущих под этим парусом, Его воле и милости. Не забыл вознести молитву и за заблудшие души пиратов. И под конец, сложив ладони, пропел из псалмов Давидовых:
27
Мир вам (лат.).
Ввиду отсутствия кропильницы Амброзиус взял деревянную чашу с малыми каплями питьевой воды, совершил над ней молитву освящения, запустил в нее пальцы, сложенные щепотью, и окропил команду и шлюпку:
— Да будут благословенны люди и корабль, который этих людей несет! — И снова осенил всех крестом.
Феба с шумом выдохнула:
— Ух ты, ну и отличная проповедь вышла, отец! Отличная проповедь, такая… такая торжественная! Скажи, Филлис?
— Да, да, торжественная, — отозвалась Филлис.
Слово взял Витус:
— Спасибо, отец Амброзиус. А теперь поднимаем парус! Как и положено, вахту принимает мистер О’Могрейн со своей командой. — Он начал перелезать на буг «Альбатроса». — Все за мной на нос!
Пока Фрегглз с помощью Амброзиуса и Коротышки ставил парус, а О’Могрейн перенимал румпель, взгляд Витуса был обращен назад, к останкам «Галанта». Постепенно расстояние между ними увеличивалось. Витуса охватила печаль. Пусть галеон являл собой сейчас только обломок горы или гору обломков, состоящую из балок, досок и планок, но все-таки одним своим присутствием он много значил для всей команды. Он был им чем-то вроде родного дома, последним связующим звеном с доброй старой Англией. Теперь со всех сторон их окружало только открытое море, даже последние плавающие обломки исчезли из виду.
Витус заставил себя отвернуться и смотреть вперед. Вперед, в безбрежную морскую даль.
Двадцать часов спустя Витус и его команда несли утреннюю вахту с четырех до восьми часов. Первые пятьдесят миль лежали позади, по крайней мере, так оценивал О’Могрейн, который свои часы отдыха использовал для того, чтобы немного поболтать с Витусом. Они сидели перед кормовой банкой, по правому и левому борту, между ними Бентри держал румпель. Штурман изъяснялся в своей обычной мягкой манере: