Заговор королевы
Шрифт:
— Разве ваше великодушное сердце не говорит вам этого? — отвечал проповедник.
– Разве не говорит вам оно, что ваша жизнь, драгоценная сама по себе, имеет неизмеримую цену для всех членов нашей святой церкви, которые видят в вас нового Маккавея, что вы не можете безрассудно рисковать ею, не отклоняясь от пути, предначертанного вам Царем царей? Ваш верный слуга, барон Росни, сказал правду, утверждая, что от вашей безопасности зависит судьба истинной церкви Христовой. Мои слезы были пролиты не напрасно, если они помогут отвратить вас от увлечения тщеславием и призвать вас к выполнению вашей благородной
– Будьте спокойны, друг мой, - отвечал Генрих, - я не хочу рисковать моей безопасностью, точно так же как и безопасностью церкви, интересы которой я защищаю и за которую я поднял оружие. Не просто любопытство влечет меня на этот турнир, но я даю вам мое королевское слою, что не буду бесполезно рисковать своей жизнью и безопасностью. А теперь, — продолжал он с улыбкой, — я от всего сердца благодарю вас за ваши добрые советы, которые, как вы знаете, редко приятны для слуха королей. Но я не могу долго разговаривать с вами, поэтому перейдем прямо к тому, что вас сюда привело. Скажите, чем я могу быть вам полезен?
— Я прошу помощи вашего величества, но не для себя, а для одной особы, которая вас лично должна интересовать. Знаете ли вы, государь, что сестра принца Конде в настоящую минуту находится во власти кровожадной французской Иезавели, Екатерины Медичи? Я пришел просить вас избавить ее от угнетения и преследований. Если вы решитесь подвергнуться опасности, то пусть это будет, по крайней мере, лишь для того, чтобы освободить принцессу вашей королевской крови.
— Если это так, как вы говорите, друг мой, — отвечал Генрих, — то я немедленно готов исполнить вашу просьбу, хотя бы для этого мне пришлось похитить принцессу из самого Лувра с моей горстью людей. Но вы, должно быть, ошиблись или были обмануты. У нашего кузена Конде нет никакой сестры при французском дворе.
— Принц считает ее давно уже умершей, государь, и действительно, требовалось чудо, — чтобы спасти ее от оружия свирепых амалекитян, напавших на Людовика во время его бегства в Ла-Рошель. Вы в этом убедитесь, когда я расскажу вам историю одной из служанок королевы-матери, недавно обращенной в нашу веру.
— Ваши сведения исходят из подозрительного источника, — заметил король с недоверчивой улыбкой. — Прислужницы Екатерины так же вероломны, как и дочери филистимлян, я знаю их уже давно. Ваша новообращенная может быть Далилой, а ее история — выдумкой. Наш дядя, Людовик Бурбон, действительно часто говорил нам о несчастной судьбе его дочери, которой он лишился в горах близ Сансерра, но он был вполне уверен в ее смерти.
— Поверьте мне, государь, она жива, — возразил Кретьен.
И он поспешно рассказал все подробности истории Эклермонды, уже известные нашим читателям, прибавив, что принцесса до последнего времени была в совершенном неведении относительно своего знатного происхождения, так как знавшие эту тайну опасались, что принцесса по своей молодости и неопытности выдаст себя подозрительной Екатерине Медичи.
Проповедник
— Она была вся в слезах, когда я вошел к ней, — сказал Кретьен, — и сначала ничто не могло ее утешить. Тогда я решился открыть ей ее происхождение и заклинал вести себя так, как прилично особе королевской крови.
— А! Как же приняла она эту весть?
— Как истинная дочь бурбонского рода, — отвечал Кретьен. — Ее горе мгновенно улетучилось, и она тотчас стала спокойно рассуждать о возможностях бегства. Только одно обстоятельство приводит ее в смущение, и я не знаю, позволено ли мне будет сообщить его вашему величеству.
— Я не хочу знать о нем ничего, друг мой, если оно таково, что принцесса не захотела бы сообщить мне его сама.
— Однако, я думаю, что было бы желательно, если ваше величество узнало бы о привязанностях сердца вашей кузины и могло судить о…
— О возможности брака? Кто же сей счастливец, покоривший сердце пленной принцессы?
— Один шотландский дворянин, государь, шевалье Кричтон.
— Как! — вскричал раздраженным тоном Генрих. — Неужели он рассчитывает получить ее руку?
— Ваше величество забывает, что он знал ее только как фрейлину королевы Екатерины.
— Да, это правда, — отвечал король. — Но теперь она наша кузина и не может выйти замуж за авантюриста, подобного Кричтону.
— Это и печалит сегодня принцессу. Она поняла, что между ней и шевалье теперь лежит бездна. К тому же она узнала из записки, полученной ею сегодня от Кричтона, что тот случайно открыл ее знатное происхождение и даже, рискуя жизнью, вырвал у королевы Екатерины доказательства, но что во время попытки передать эти бумаги принцессе пакет, заключавший их, был, к несчастью, потерян.
—Ventre-saint-gris! — вскричал король. — Так существуют и доказательства?
— Да, государь. Шевалье Кричтон утверждает, что в пакете были письма королевы-матери, маршала Таванна и кардинала Лотарингского.
— Черт возьми! — вскричал с живостью король. — Эти письма стоят того, чтобы он рисковал за них жизнью. Он избавил бы нас от необходимости выдвигать сомнительную историю вашей новообращенной. Дай Бог, чтобы они не попали снова в когти Екатерины. Однако это был смелый поступок — вырвать добычу у львицы. Этот Кричтон, должно быть, не совсем обычный человек. Еще один вопрос, Кретьен. Не обещал ли этот шотландский дворянин освободить нашу пленную кузину?
— Сказать правду, ваше величество, он это обещал, — отвечал с некоторыми колебаниями проповедник.
— Я был в этом уверен, — сказал, улыбаясь, Генрих. — Эклермонда теперь в Лувре?
— В свите королевы Луизы, которую она сопровождает в полдень на турнир. Король назначил ее царицей турнира. Сегодня вечером будет снова праздник и маскарад в Лувре. До этого времени она должна быть освобождена, или все погибло.
— Она будет освобождена! — отвечал король. — Или я сам объявлю о ее происхождении Генриху перед всем двором. Но время идет, Кретьен, и я должен спешить на турнир.