Заговор королевы
Шрифт:
Его сопровождали два оруженосца, одетые в голубой и белый цвета. Один из них держал копье, над которым развевалась лента — без сомнения, талисман от дамы, в честь которой он собирался переломить копье. Другой оруженосец нес серебряный щит с изображением зеленого дракона, изрыгающего пламя, и с надписью голубыми буквами "Loyal au mort".
Когда в толпе стало известно, что этот всадник был не кто иной, как сам Кричтон, противник принца Мантуйского, раздались оглушительные крики и любопытные начали напирать со всех сторон, стараясь увидеть знаменитого шотландца, так что кавалькада с трудом смогла проложить себе дорогу. Видя это, Кричтон пришпорил лошадь и принудил тем своих спутников прибавить шагу, чтобы скорей избавиться от навязчивого любопытства толпы.
— Клянусь Богоматерью! — вскричал Жуаез, когда они приблизились к порталу Лувра и были окружены бесчисленными экипажами, носилками, лошадьми, слугами и пажами в блестящих ливреях. — Судя по всему, турнир будет великолепен. Вы должны храбро исполнить свой долг, так как на вас будут устремлены глаза красавиц всей Франции и цвета ее рыцарства. Однако мы, кажется, запоздали. Эти лакеи в ярких плащах составляют часть свиты герцога, вашего противника. Винченцо должен быть уже на арене.
— Лучше войти последним на арену, чем сойти с нее первым, — отвечал, улыбаясь, Кричтон. — Но что я вижу! Клянусь Святым Андреем! Это мой кум Шико. Стой, Баярд! — сказал он, слегка ударив рукой по шее своей лошади, которая, повинуясь его голосу, тотчас же остановилась.
— Чего тебе надобно? — спросил шотландец у шута, приближавшегося к нему с комичным и важным видом.
— Я несу тебе вызов, — отвечал шут.
— Благодарю, приятель… Вызов? — вскричал Кричтон. — Уж не от твоего ли брата Сибло? Разве ты не знаешь, что по законам чести я не могу начинать новую ссору, не закончив первой?
— Я это знаю, — отвечал шут, понижая голос, — но все-таки ты должен дать мне ответ, только "да" или "нет". Вот письмо, — прибавил он, передавая Кричтону надушенную записку, запечатанную и обвязанную золотой нитью. — Читай и отвечай тотчас же без уверток и плутовства.
— Печать Маргариты Валуа, — вскричал Кричтон, — но тогда, значит, это борьба насмерть.
— Я вам посоветовал бы отклонить вызов и уладить дело миром, — сказал шут. — А пока не угодно ли будет прочитать записку и дать мне какой-нибудь залог, который я мог бы отнести моей благородной госпоже.
Кричтон поспешил сломать печать, и по мере того как он читал, легкая краска покрывала его лицо.
— Скорее погибнуть, чем принять эти условия, — прошептал он, разрывая письмо и бросая клочки на землю.
— Стойте, — вскричал Шико, — сберегите эту золотую нить, я должен снести ее госпоже в знак вашего согласия.
— Никогда, — отвечал с твердостью Кричтон. — Скажи ей, что я разорвал ее цепи. Она хочет залога, хорошо, — прибавил он, снимая перчатку и отдавая шуту кольцо с безоаром, — пусть это будет для нее доказательством.
— По крайней мере, берегись… — Но прежде чем шут успел выговорить свое предостережение, Кричтон был уже далеко.
— Клянусь Святым Фиакром! — вскричал шут. — Я буду тебе лучшим другом, чем ты того заслуживаешь. Это кольцо отлично подойдет к моему пальцу, а эта нитка, — заключил он, поднимая с земли золотую нить, брошенную Кричтоном, — вполне удовлетворит ее ревнивое величество.
ТУРНИР
В сопровождении виконта Жуаеза Кричтон въехал на арену, приготовленную для турнира в одном из садов или, скорее, дворов Лувра.
По всей длине фасада наравне с окнами, открытыми для удобства зрителей, был устроен балкон, украшенный коврами. Разделенный на несколько частей в виде открытых павильонов, украшенных гербами, вензелями, лилиями и шелковыми значками, этот балкон тянулся по всей длине одной из сторон четырехугольного двора. На другом конце арены возвышалась на массивных столбах большая крытая галерея, предназначенная для трех королев и их свиты. Эта галерея была вся обита серым бархатом, усеянным серебряными вензелями; в середине блистал большой серебряный щит с королевским гербом Франции.
Направо был размещен помост для Монжуа, распорядителя турнира, маршалов и судей. У помоста в роскошном павильоне, сверкавшем золотом, стоял ряд табуретов, предназначенных для фаворитов короля, и среди них бархатное кресло для его величества.
На обоих концах арены возвышались павильоны для оруженосцев и прочих слуг участников. На небольшом возвышении справа от большой галереи виднелся Руджиери, окруженный стражей, со скрещенными на груди руками и устремленными в землю глазами.
Указав своим людям место, которое они должны были занять, Жуаез переехал через арену и присоединился к маршалам турнира.
Кричтон медленно следовал за ним. Сердце шотландца сильно забилось при виде зрелища, представившегося его глазам. Яркие лучи солнца дробились на блестящих касках и панцирях, вокруг развевались тысячи разноцветных значков с самыми разнообразными гербами. Шумное веселье и оживление царили повсюду. Шелест шелковых платьев, звук нежных голосов возвещали появление на балконе ангелов рая, как говорили менестрели.
Из каждого окна Лувра сверкал красками букет красавиц, прелести которых еще более подчеркивались богатыми уборами и роскошными костюмами.
Остановив свою лошадь, наш герой оглянулся вокруг. Со всех сторон стояли густые толпы зрителей, над обнаженными головами которых сверкали на солнце копья и алебарды королевской стражи.
Справа от галереи развертывался блестящий строй гасконцев д'Эпернона с самим бароном во главе. Налево, позади эстрады астролога, помещалась роскошная свита герцога Неверского.
При появлении дам на балконе группы всадников бросились на арену, несмотря на запрещение герольдов, и протягивали свои копья к ложам, откуда сыпался целый дождь гирлянд, браслетов, шарфов.
Поднявшиеся в толпе зрителей крики привлекли внимание Кричтона к большой галерее, куда в эту минуту входила королева Луиза со своей свитой, среди которой Кричтон быстро нашел Эклермонду. Принцесса Конде, как мы будем называть ее впредь, была очень бледна, но эта бледность нисколько не вредила ее красоте. Напротив, никогда еще не казалась она такой прекрасной в глазах шотландца, никогда еще не замечал он в ее наружности столько достоинства и уверенности. Действительно, события последней ночи и сознание своего знатного происхождения, так недавно и таинственно открытого, произвели полную и внезапную перемену в характере Эклермонды. Она почувствовала в своей душе гордость, неведомую ей до сих пор. Незнакомая прежде решимость оживляла ее и поддерживала мужество среди опасностей, которыми она была окружена. Этому мужеству тотчас представилось испытание при встрече с Екатериной Медичи и Маргаритой Валуа, которые в это время входили в галерею в сопровождении своих свит.