Заговор против маршалов. Книга 1

Парнов Еремей Иудович

Как в свое время Уборевичу, Якиру тоже вскоре после маневров было сделано предложение возглавить Генштаб или Военно-Воздушные Силы. То есть и того, и другого хозяин хотел — хотел ли? — перебросить на авиацию. Тут следовало скомандовать себе «стоп!» и заняться тем, что положено. Кузьмичевым, к примеру, где определенно попали в масть. Его следовало попри­держать, Кузьмичева. Он попадал в самый центр пере­сечений. Когда пойдут показания на Якира, можно определиться точнее. Уборевич («Какой из меня авиа­тор?») отказался сам, заручившись поддержкой Орджо­никидзе. Якир вроде бы не отнекивался, но тем не менее остался на Украине. По просьбе Постышева и Косиора. Он им там нужен, Якир? Его начштаба ком­дива Кучинского все-таки перевели в Москву. Началь­ником Академии Генерального штаба! С какого боку он Якиру, Дмитрий Александрович, бывший офицер? С Примаковым вопрос ясен — бойцы вспоминают ми­нувшие дни. А товарищ Кучинский?

Ежов поднаторел в увлекательном (страшно и ве­село, как на качелях) исчислении от заданного резуль­тата к вероятным деталям, с последующей подгонкой под заданный результат. Переживая ни с чем не срав­нимое ощущение постепенного приближения к направ­ляющей воле, с ее безжалостной сверхарифметикой, он испытывал легкое головокружение. Вело, как от хорошего вина.

Да, Кузьмичева полезно поберечь. Что общего у него с «партизанами»? За «партизан» пусть отвечает Баар и кто там еще у них? Шинкаренко? Захаров? Слива?

Из бокса Кузьмичева вывели под руки — ослеп. Беспрерывно текли слезы.

— Плачьте, плачьте,— успокоил опытный сокамер­ник.— Скоро начнете видеть. Обычное дело.

По новому сценарию от него требовались показа­ния на Тухачевского, Уборевича и, понятно, Якира. Выбор Сталина вновь оказался гениален и прост: на Туровском (офицер старой армии, член РСДРП(б) с 1911 года, революционную работу начал в Чернигове гимназистом, арестован и выслан в Вятку, с 1918 года — бессменный начальник штаба соединений червонного казачества, начальник штаба Харьковского ВО, арминспектор Киевского ВО) все стягивалось в узел. Не схема — броня! Примаков — Туровский — Якир — Дубовой — Тухачевский (первое направление) и Убо­ревич — Эйдеман — Примаков — Туровский (второе).

Пока ослепший Кузьмичев маялся в ожидании до­проса, его передали другому следователю.

31

На площади Сибилис, где Кибела — матерь богов выезжает на колеснице, запряженной львами, чадили свечи, задыхаясь в безветренной духоте.

— Viva la Libertad! ^[15]

— Viva la Anarquia! ^[16]

15

Да здравствует свобода! (исп.)

16

Да здравствует анархия! {исп.)

Ликовали, размахивая красными и черными флага­ми, под палящим солнцем, а воск оплывал в спертом сумраке бокового придела, где, увитый цветами, пе­чально улыбался богомольцам воитель Сант Яго.

— Adiutorium nostrum in nomine Domini ^[17] .

Вскипала в радужных блестках хмельная пена сво­боды, лиясь через край, и кружили невидимые под куполом призраки на крыльях нетопыря, и вздыхала унылая тишина в медных решеточках исповедален. Пряча лицо под надвинутым капюшоном, рослые мо­нахи спускали в крипту тяжеленные ящики и волокли их по узким проходам в какие-то ниши, где был заму­рован прах.

17

Помощь наша в господнем имени (лат.).

Дергаясь в пророческой лихорадке, Сальвадор Дали писал «Предчувствие гражданской войны»: каменная рука монстра-титана-гермафродита стиснула материн­скую грудь, и набух кровоподтеком ее истерзанный сосок, как светило пунцовое над пепелищем.

В сиесту, когда Мадрид вымирает, в тавернах сонное забытье. Слышно, как мухи жужжат. От июльского зноя не спасает ни ледяная анисовка, щедро разбав­ленная водой, ни веер красотки в кромешной тьме. Разве что истерзанные солнцем глаза отдохнут немного в ленивой одури. Сон — не сон, а видения наплывают, и жилка пульсирует на потном виске, отсчитывая се­кунды.

С приходом френте популар ^[18] все словно перебе­сились. Демонстрации, забастовки, митинги. И слухи, слухи... Головы пошли кругом, перепутались ночи и Дни.

В потемках, хоть и не спадает жара, лучше дышится. И работать, если перепала работа, полегче.

Дон Мигель, объявившийся в ресторане «Эль Агиля», негоциант, не чинится из-за пары песет. Будет что в дом принести детишкам на молоко и на олью подриду, и на бутылку вина останется.

18

Народный фронт (исп.).

Грузовики из Барселоны прибывали аккурат после захода солнца, заворачивая в узкий, пропахший рыбой переулок за рестораном. Разгрузка шла при свете керосиновых ламп и в темпе, в темпе — дон Мигель подгонял. Перетаскивая туго набитые джутовые мешки, рабочие ворчали: «Не картошка, а гири». То ли жара выжгла силу, то ли клубни потяжелели.

Потом товар развозили по тавернам на пикапах и тележках, запряженных осликом. Видно, кабатчики тоже рехнулись. Кому нужно столько картофеля? Да еще в разгар лета!

Недоуменные вопросы отпали сами собой, когда по чистой случайности обнаружилось, что дон Мигель состоит на действительной воинской службе в чине лейтенанта, а его барселонский компаньон Хуан Гунц представляет немецкую фирму «Теуберта», строящую по всей Испании ветряные мельницы. В недалеком прошлом он тоже служил в войсках. Казалось бы, ничего из ряда вон выходящего — офицер не устоял перед соблазном сорвать хорошенький куш. С кем не бывает? Но одна маленькая подробность взорвала и эту легенду благородного дона: в мешках с картошкой оказались гранаты и разобранные на части «шмайсеры».

Прижатый к стене тененте ^[19] признался в связях с секретной службой Германии. Вместе с другими аген­тами он работал на Хуана Гунца. Отставной пилот «люфтваффе» Генрих Родац, имевший доступ на все аэродромы страны, тоже входил в эту сеть, но едва за­пахло паленым, перебрался в Танжер.

Через его руки прошли десятки новеньких «юнкерсов», благополучно переправленных в марокканские владения.

На складах «Теуберты» обнаружили ящики с ка­рабинами и лимонками, несколько ручных пулеме­тов и добрую сотню оцинкованных коробок с патронами.

19

Лейтенант (исп.).