Заговор против маршалов. Книга 1
Шрифт:
— Как ваши успехи на русском фронте?
— Понемногу осваиваюсь. Кстати, бросается в глаза поразительное сходство военных доктрин. Их теория глубоких операций с применением мехкорпусов и массированных десантов напомнила мне что-то очень и очень знакомое. Я ничуть не удивился, когда обнаружил аналогичные идеи у генерал-лейтенанта Гальдера... Вы читали запись его последней лекции в Цоссене?
— Разве я не говорил вам, что они прошли у нас превосходную школу? Наши стратеги слегка переусердствовали в роли учителей. Вы согласны?
— С той незначительной разницей, что Советы опережают нас на два-три
— Кто это?
— Какой-то их генерал. Судя по всему, крупный теоретик. Более подробными сведениями, к сожалению, не располагаю.
— Работайте, Вальтер, я постараюсь вам помочь. Возможно, мне все же удастся дожать Канариса... Вырисовывается оригинальная перспектива,— Гейдрих на всякий случай огляделся, и что-то ему, видимо, не понравилось.— Может, пойдем?
— Я готов, Рейнгард. У вас на Фемарне изумительные закаты.
— Вот и чудесно,— Гейдрих казался обрадованным.— Вы знаете, какую штуку выкинул Папен? — поинтересовался он, словно бы мимоходом, сбегая по лестнице.
— Любопытно,— в тон ему откликнулся Шелленберг.
Обычно они никогда не обсуждали деловые вопросы в подобной обстановке. Но приняв предложенные условия: «Здесь мы только товарищи, и значит, никакой субординации и никаких тайн», Шелленберг не обольщался и не впадал в эйфорию. Инициатива принадлежала группенфюреру, и если ему угодно внести перемены, то это его право. На то он и шеф. В СД, кстати, недолюбливают это словечко, хоть оно и в ходу. Гитлера тоже так называли, пока Штрассеру не пришла его гениальная находка. «Вождь» — это было как раз то, что требовалось. «Шефа» Германия вряд ли бы переварила. Чужое и несолидное. Все равно, если бы Гитлер принял фамилию матери. Значение слова трудно переоценить, слово — мистично.
Они недурно встряхнулись в тот вечер и на рассвете вернулись к себе в логово. Заезжать домой уже не было смысла.
Демонстрируя полную откровенность, Гейдрих возобновил разговор и поведал пикантные подробности венской операции.
— Он думает, что обеспечил себе неприкосновенность,— сказал в заключение.— Весь навар в конечном счете достанется Канарису.
— Вас это как будто радует?
— Когда сдвигается что-то неповоротливое, заматеревшее, я испытываю душевный подъем, хотя понимаю, что перемены могут быть и во вред.
— Вы говорили о каких-то перспективах.
— Похоже, вы запоминаете каждое слово.
— Без всякой задней мысли,— с нарочитым смирением потупился Шелленберг.— Так уж я устроен.
— И это как-то связано с венскими шалостями?
— Не знаю, не уверен, но из любой ситуации можно извлечь нечто полезное. По крайней мере, фюрер не будет столь снисходителен к прохвостам с Бендлерштрассе.
— Почему вы так думаете?
— Элементарная психология. Прежде чем выкурить лису, следует отогнать волка. Не так ли? Обеспечить на всякий случай тылы,— импровизируя на ходу, Гейдрих менее всего думал о последствиях рискованной интриги фон Папена. В данную минуту его интересовал один Шелленберг. Группенфюреру СС импонировали спокойствие молодого коллеги, выдержка, умение естественно держаться при любых обстоятельствах. Не о талантах речь. Таланты оценены давно. Парень далеко пойдет, если будет чувствовать за собой направляющую длань. Вся загвоздка в том, как
Балтика встретила затяжной непогодой. Задувало с северо-востока порывами, то и дело хлестал ледяной дождь. Ручные белочки сидели по дуплам и жрали запасы. Чайки и те куда-то попрятались. Лепестки жасмина усеяли траву. Сбитая хвоя облепила гранитные валуны, шишки надоедливо барабанили по водостокам.
Но перед разъездом, как по заказу, проглянуло солнце.
— Крайне сожалею, Вальтер, но обстоятельства изменились,— сказал Гейдрих, когда последний катер с офицерами, зарываясь носом в желтую от грунта волну, отвалил от дощатого пирса.— Очевидно, нашему Генриху доставляет особое удовольствие отнимать у меня отдых. Надеюсь, вы не оставите госпожу Гейдрих тосковать в одиночестве?
Пока из ангара выводили его личный — 8244 — «дорнье», группенфюрер натянул кожаный реглан и проверил парашют.
— Желаю удачи,— Шелленберг помог убрать трап.
— Счастливо развеяться, встретимся в понедельник.
Шелленберг и Лина остались одни в вилле, похожей
на сказочный замок, среди замшелых мачтовых сосен, на суровом балтийском острове.
А через несколько дней за бокалом «мартеля» в баре «Урания», где прослушивались все столики, кроме одного, Гейдрих поинтересовался, что же они там делали. Но прежде он своими руками разлил коньяк и предложил выпить за успех. Шелленберг попробовал, со вкусом причмокнул и, смакуя, тонкой струйкой вытянул все до конца. Тут Гейдрих, демонстративно отставив свой бокал, и огорошил его вопросом. Ситуация была острая и забавная. Грея в руках коньяк, он искоса наблюдал за холеным лицом Шелленберга: не удержался, голубчик, сглотнул слюну, и веки дрогнули. Долго пришлось дожидаться этой минуты, но тем приятнее был финал.
— Почему вы молчите?
— Не знаю, что и сказать,— Шелленберг шумно выдохнул воздух.— Надеюсь, вы пошутили?
— Ничуть, Вальтер. Все более чем серьезно: вы только что выпили яд.
— Что? — Шелленберг поперхнулся и закашлялся.
— Я дал вам яд, Вальтер. Если вы скажете правду, всю правду, какая бы она ни была, получите противоядие. Нет — дело ваше, готовьтесь держать ответ перед господом.
— Но это же немыслимо! — пунцовое от напряжения лицо Шелленберга пошло белыми пятнами.
— Вы уяснили свое положение?.. Я хочу знать, что у вас было с Линой. Но только правду, Вальтер! Ложь будет стоить вам жизни. И поторопитесь. Яд начинает действовать через полчаса.
— Что вы хотите знать? — уже спокойнее спросил Шелленберг.
— Как вы провели время с моей женой? Учтите, я заранее принял меры и знаю все. Каждое ваше слово записано.