Заговор
Шрифт:
— Ваше Императорское Величество, — с показным почтением, поклонившись даже глубже, чем это принято при дворе, обратился адмирал.
— А? Вы, господин адмирал? Как можно понимать то, что произошло? Русский флот опозорен! Срочно ко мне на суд этого труса, имени которого и произносить не буду, — кричал Павел, а высшее общество выдохнуло.
Не сослал Павел, не разжаловал, не оскорбил. Последнее было бы самым страшным. Получить оскорбления от императора мог каждый, но защитить свою честь, нельзя в таких случаях никому. Ну не вызывать же государя на дуэль!
— Что мы имеем на Балтике? — уже
Будь иные обстоятельства, так адмирал смолчал бы, попросил государя об аудиенции. Докладывать о состоянии флота на Балтике прилюдно — это все равно, что разослать подробные доклады сразу же в министерства иностранных дел других стран. Но отказывать императору, когда он только-только стал чуточку адекватнее? Себе дороже. Иван Логинович уже пожил свое, но и ему не хотелось умирать в бесчестие.
— На данный момент, без учета кораблей, оправленных к берегам Дании, наш флот на Балтике обладает шестнадцатью линейными кораблями семьюдесятью фрегатами и еще сто два разных вспомогательных кораблей. Из линейных кораблей, которые могут скоро войти в строй, это Исидор и по весне со стапелей сойдет новейший 74-пушечный корабль линии «Москва», — гордо завершил свой короткий доклад Голенищев-Кутузов.
— Что по экипажам? Кораблей у нас может быть сильно больше! Датские корабли стоят в Пруссии, — вновь, казалось, что успокаивающийся император, начал кричать.
— Я подавал вашему величеству записку о том, что был ускоренный выпуск гардемаринских рот с получением при зачислении на корабли чина мичманов. Еще выписаны из Архангельска иные офицеры и матросы. Мобилизованы матросы и офицеры, работающие на верфях. На комплектование пяти линейных кораблей должно хватить, — с уверенностью в голосе сказал Голенищев-Кутузов.
— Вызывайте отставников. Это же надо, подали они в отставку с моим восшествием! Всем амнистия, кто не замешан в злостных преступлениях. Комплектуйте. А я вызвал уже адмирала Ушакова. Если он столь опытен и удачлив, пусть берет командование! — сказал Павел, подошел ближе к все еще замершей толпе, игнорируя Голенищева-Кутузова.
Медленно, заведя руки за спину, но неестественно для своего невысокого роста, делая большие шаги, Павел Петрович стал расхаживать вдоль толпы придворных.
— А вот и вы тут, господин канцлер! — злорадно, протяжно, сказал государь. — Пруссия оповещена?
— Да, ваше величество. В три креста отправил фельдъегеря, следом отбывает уже сегодня Николай Петрович Румянцев. Он уже должен выехать из Петербурга, — спешно докладывал Безбородко. — Мы договоримся с Пруссией, чтобы датские корабли оставались в их портах, а наши матросы и офицеры прибывали.
— Вы бледны! — заметил император и вновь стал расхаживать взад-вперед.
— Где же Аннушка? — послышались шепотки в толпе, но государь, то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал. — Пусть бы успокоила.
— Господин канцлер, проследуйте за мной! — через минуты две молчания, сказал государь и спешно, будто убегал от кого-то, направился прочь из приемного зала.
Кряхтя, держась за правый бок, на подкашивающихся ногах, Безбородко проследовал за императором. Всем собравшимся было не до того, что канцлеру явно стало плохо и он
— Вам нужен медик? — спросил Павел Петрович.
С государем произошла удивительная метаморфоза. Оказавшись наедине с канцлером, Павел Петрович превратился в адекватного, даже участливого человека. Если бы не боли в боку и сердце, так Безбородко обязательно бы удивился, но начинало печь в груди, между тем, нужно держаться, все же рядом с императором.
— Ваше величество, признаться, неважно себя чувствую. Если лакей отправится на поиски медика, то я бы не отказался от помощи. Но а пока будут искать оного, готов всемерно служить вам, — сказал Безбородко.
Александр Андреевич сперва хотел проявить мужество, терпение, и отказаться от доктора, однако, состояние канцлера становилось все хуже.
— У вас случаем не удар? — спросил Павел, как только приказал лакеям срочно искать медика.
Во дворце должен был находиться лейб-хирург Яков Васильевич Виллие, так что оставалась надежда на то, что медик успеет прийти на помощь.
— Так мы с вами не поговорим. Но тема столь щекотливая, что я и не знаю к кому с ней обратиться. Может посоветуете? Думаю, что Панин не справится, Пален с утра срочно отправился по неотложным делам, Аракчеев… но вы знаете, он оказался таким же как и все, я выслал его подумать о своих проступках, прикрывал служебное преступление своего родственника. Так кого? — было слышно какое-то отчаяние в голосе Павла Петровича.
Император перечислял людей, которым доверял, которым верил. Оказывается, что рядом с ним нет тех, кто может быть достойным работником, служакой, нет своего Меньшикова — вора, но который за императора Петра Алексеевича был готов сложить голову и свою и штабелями головы других, на кого покажет Петр Великий. Одиночество в обществе множества людей — это звучит противоречиво, но именно это порой чувствовал император.
— Мне нужно вытянуть Александру из Стокгольма. Бедная девочка, ее уже унижают напрямую, в обществе. Густав назвал ее прилюдно русским словом, «дурой»! — жаловался канцлеру император. — Я сам послал письмо ему с требованием прекратить так позорить мою дочь. Она же не праздна, ранима. Воздержался грозить войной, но шведы усиливаются. Мало того, так мне приходят сведения о по меньшей мере пятнадцати тысяч англичан в шведской армии. Но это после. Прежде нужно вытянуть оттуда Сашеньку.
— Вы хотите выкрасть ее? — с удивлением спросил Безбородко, у которого на миг даже прекратились боли.
— Если бы это было возможно, — сказал российский император, для которого, казалось, нет ничего невозможного. — Ее держат, словно в плену. Вы сами знаете, что Швеция готовится к войне. Уже прибыл Суворов, я рассчитываю ему поручить сдержать шведов. Только с той быстротой, с какой он воюет… Пусть и не правильно и в расхлябанном, неподобающем виде… Все равно можно рассчитывать на быструю победу. Чтобы турки не начали свою войну.