Заговорщик
Шрифт:
– Тебе бы только рубиться, – взмахнул бердышом Андрей и перехватил его у топорища. – А оброк кто станет платить? Черви могильные? Здесь ждите, за мной не ходить!
И ой, опираясь, словно на посох, на свой огромный топор, двинулся через целину прямо на уродца. Тот согнулся еще сильнее, качнул посохом. По насту пробежала тонкая поземка. Зверев никаких заклинаний пока не добавлял: «Сварогов тын» сам по себе был хорошей защитой от всякого рода шепотков, наветов, отведения глаз и прочих мелких пакостей.
Шаман опять качнул посохом, недовольно что-то пробурчал, сделал пару шагов вперед, присел,
«В следующий раз надо мяту добавить, – мысленно отметил Зверев, выдергивая бурдюк с водой и зубами выдергивая пробку. – А то местами жжет. Больно».
Шаман сдернул с головы волчью морду, пробежал навстречу еще пару шагов, опять выставил руку и, округлив глаза, громогласно взвыл.
– Унеси, вода, злое-чужое, в речку быструю, в моря дальние, окияны глубокие, – забормотал, плеская и без того заговоренной водой на грудь, Андрей. – Словом Лазаревым, зубом крысиным, хвостом телячьим оставляю здесь свою голову, свою жизнь, свою судьбу.
Что насылал на него шаман, он не знал, но вода превращалась в сверкающие камешки и падала в снег, пробивая глубокие дыры. У Зверева появилось нездоровое желание ударить чуваша заклятием на земной прах, но он сдержался. Ему не нужны были в имении трупы и заклятые враги.
Шаман резко опустил посох, направив на князя. Кончик мигнул голубым светом – веточка на Звереве хрустнула, превращаясь в хрупкую палочку. Андрей опустил флягу, сдернул рябину, швырнул вперед. Коснувшись наста, ветка затрещала, рассыпалась – синяя извилистая молния побежала к врагу, оставляя проплавленный до земли снег. Чуваш отпрыгнул, выдернул из ножен на поясе деревянный нож, вскинул руки к небу, закричал что-то на своем языке. Ученик Лютобора торопливо сорвал с пояса кисет с землей, распустил узел и, прикрывшись полумесяцем бердыша, выставил вперед мешочек, способный поглотить самые страшные заклятия. Немного отвернулся, уходя от взгляда врага, и быстро пошел вперед.
Шаман скрестил руки, направляя нож и посох на русского князя, зарычал. Облака над холмом дернулись в стороны, открыв не голубое, а черное звездное небо, ветер ударил в стороны, сметая снег.
– Да, да, старайся! – подзадорил его Зверев, не сокращая шага. – Тебе же хуже.
Чуваш согнул и выпрямил руки, еще раз, еще, призывая себе в помощь какие-то силы. Он был совсем уже рядом – Андрей отвернулся, закрывая холодным железом лицо, и взмахнул кисетом, вытряхивая землю с накопившимися проклятиями на колдуна:
– Пожелавшему зла да воздастся троекратно!
Хлопнул разрыв, словно от порохового заряда, качнулась горячая волна. Опустив бердыш, Андрей увидел овал из пожухлой травы, посреди которого сидел, покачиваясь, его оглушенный враг. Князь подошел ближе, взял из руки неудачника нож, покрутил перед глазами. Оружие было сделано из мореного дуба. Отполированное пальцами до блеска дерево сплошь покрывали неведомые руны, и только по краю клинка в узкий паз была вклеена каменная острая кромка.
– Я попользуюсь немного, ты не против? – Ученик
Он пошел на смердов – и чуваши расступились, открывая его взгляду сокровище, на которое он надеялся, но все же не ожидал увидеть. Редкий частокол, окруженный шестами с нанизанными на них лошадиными черепами, а дальше, в центре холма – полтора десятка вырезанных из дерева высоких истуканов.
Святилище. Самое настоящее, живое, намоленное, а значит – обладающее силой. Проведенные здесь обряды намного сильнее, нежели те, что творятся просто на природе или дома в уединенной лаборатории. Здесь каждое слово чародея подкрепляется верой, вложенной в избранное место многими и многими тысячами людей.
Забыв про окружающих, Андрей Зверев вонзил бердыш подтоком в наст, подошел к распахнутым для людей вратам, опустился на колени, низко склонил голову, коснувшись земли губами, встал и перешагнул пологий травяной порог. Пошел между истуканами, пытаясь понять, кто из них какому богу принадлежит.
Слева от входа, низкий, на медных ножках – это, понятно, Перун. Грозный судья, не моргнув глазом убивающий любого, кто ему не понравится.
– Спи спокойно, хозяин молний, сейчас не твое время. – Андрей поклонился, коснулся губ кончиками пальцев, потом – его рук и повернул направо.
Истукан с узким подбородком, большими глазами, в низко опущенном платке. Среча, конечно, Среча!
– Спасибо тебе за мои сны, богиня ночи, – и ей поклонился князь.
Дальше стоял бог высокий, с торчащей в стороны бородой, приоткрытым ртом, глубоко посаженными глазами.
– Здравствуй, Похвист, бог ветров, дождей и погоды. Спасибо, что не закружил меня в поземках, не забросил в бурю, не залил мое поместье ливнями.
Но центральное место занимали, разумеется, строгий бородач, взгляд которого устремлялся куда-то над деревьями, и приземистая скульптура с длинными волосами и большим животом. Сварог и Триглава. Бог-прародитель, сотворивший мир, и богиня земли, дарующая жизнь. Отвешивая им низкий поклон, Андрей не был уверен, что чуваши называют их тем же именем, что и славяне – но ведь бог, как известно, един. Как един и мир, что им создан, как едины небо и земля.
За главными богами стояли еще несколько. Истукан женский, обложенный черепами – богиня смерти Мара, владычица того мира, что лежит за рекой Смородиной, за узким, как бритва, Калиновым мостом. Истукан мужской – бородатый, мрачный, с черными от крови губами. Чернобог, бог темноты, горя, владыка враждебных человеку сил.
Язычники никогда не делили богов на плохих и хороших. Хозяин темных сил был для них всего лишь одной из многих высших сущностей. Если есть день, тепло, лето, жизнь и боги, повелевающие ими, – так есть и боги, получившие власть над ночью, мраком, болезнями, смертью, болью. Они не стремятся причинять зло – они лишь властвуют над столь неприятными слугами. Помолись им, принеси дары – и, возможно, они отведут своих рабов, заставят их стать милостивее, а то и помочь в трудный час. Равно как Хорс или Белбог тоже могут отвернуть свой лик – и погрузить несчастного в пучину бедствий.