Заир
Шрифт:
– Предъявите документы, - сказал один из них.
– Он со мной.
Слова эти вырвались у меня будто сами собой, хоть я и сознавал, что это может сулить новый скандал. Полицейский перевел взгляд на меня:
– Я не к вам обращаюсь. Но раз уж вы вмешались и пришли сюда с этой группой, то, надеюсь, сумеете удостоверить свою личность. И объяснить, на каком основании покупаете водку людям, которые вдвое моложе вас.
Я бы мог сослаться на то, что нигде не сказано о необходимости повсюду носить с собой документы. Но подумал, а есть ли у Михаила, рядом с которым уже стоял второй полицейский, вид на жительство?
Я достал из кармана автомобильные права.
, - Так вы...
– Он самый.
– Я вас узнал. Читал одну из ваших книг. Но это еще не повод нарушать закон.
Услыхав, что передо мной - мой читатель, я растерялся вконец. Вот он стоит - молодой, бритоголовый парень в униформе - пусть и совсем другой, нежели та, которую носят мои спутники, чтобы узнавать своих. Может быть, и он когда-то мечтал обрести свободу быть не таким, как все, поступать не так, как все, бросать вызов властям - но тонко, почти незаметно, не давая формального повода загрести себя в каталажку. Однако, должно быть, отец не оставил ему выбора, должно быть, есть семья, которую надо поддерживать, или по крайней мере - боязнь шагнуть за грань хорошо знакомого мира.
– Я не нарушал закон, - ответил я как можно более миролюбиво.
– Ни я, и ни кто другой. Ну, разве что кассиру или вот этой даме, покупавшей сигареты, захотелось пожаловаться на что-нибудь.
Но когда я обернулся, дамы, говорившей о богеме, дамы, предрекавшей трагедию, которая должна вот-вот случиться, дамы, без сомнения добропорядочной, уже не было. Можно не сомневаться, что завтра она расскажет соседкам о том, как благодаря ей была пресечена попытка ограбления.
– У меня претензий нет, - заявил кассир, угодив в ловушку современного мира, где можно вопить и горланить, но при этом не нарушать закон.
– Это ваша водка?
Я кивнул. Полицейские видели, что мои спутники пьяны, но не желали раздувать дело в ситуации, ни для кого не представлявшей угрозы.
– Мир без дураков станет хаосом!
– раздался голос юнца в коже.
– Вместо безработных появится избыток рабочих мест, а работать будет некому!
– Ну, хватит!
Это прозвучало у меня с неожиданной властностью и решительностью.
– Помолчите, вы все!
И, к моему удивлению, воцарилась тишина. Внутренне кипя от негодования, я продолжал разговаривать с полицейскими так, словно не было никого на свете спокойней меня.
– Если бы они представляли опасность, то не нарывались бы.
Полицейский обернулся к хозяину:
– Если понадобимся, мы здесь, поблизости.
А прежде чем выйти на улицу, сказал, обращаясь к своему напарнику, но так, что голос его раздался на весь магазин:
– Обожаю дураков: если бы не они, мы сейчас могли бы столкнуться с бандой налетчиков.
– Ты прав, - ответил тот.
– Дураки развлекают нас, а опасности не представляют.
Оба козырнули и удалились.
***
При выходе из магазина я умудрился уронить бутылки. Одна, впрочем, как-то уцелела и сейчас же пошла вкруговую. По тому, как пили мои спутники, я понял, что они тоже испугались - и не меньше, чем я. Вся разница была в том, что, почувствовав опасность, они
– Мне чего-то не по себе, - сказал Михаил одному из них.
– Пошли отсюда.
Я не знал, что значат эти слова: разойтись по домам? Разъехаться по своим городам? Или каждый вернется под свой мост? Никто не спросил меня, уйду ли я "отсюда", так что я по-прежнему сопровождал их. Меня встревожила фраза насчет того, что "не по себе", - мы ведь еще не успели поговорить о поездке в Центральную Азию. Может, стоило бы откланяться? Или следует идти до конца и своими глазами увидеть, куда уйдут они "отсюда"? Еще я отметил про себя, что мне не скучно и что я был бы не прочь соблазнить девушку в обличье вампира.
Ну так в чем же дело? Вперед!
И при первом же намеке на опасность - назад.
Покуда мы шли неведомо куда, я размышлял. Стало быть, племя. Символическое возвращение в те времена, когда люди кочевали, сбивались в стаи, защищая друг друга, и выживание их почти от них не зависело. Итак, это племя, находясь внутри другого племени, более многочисленного, настроенного враждебно и называющегося "общество", бродит по его территории и наводит на него страх, постоянно дразня и провоцируя. Кучка людей объединилась в идеальное общество, о котором я ничего не знаю - разве что вижу пирсинг и причудливую одежду. Каковы их ценности? Что они думают о жизни? Как зарабатывают деньги? Мечтают ли они о чем-нибудь или просто бродят по свету? Все это интересовало меня куда сильней, чем ужин, который был назначен на завтра и о котором я знал решительно все. Может быть, благодаря выпитому я чувствовал себя свободно, прошлое не тяготило меня - оставалось лишь вот это конкретное мгновение, безотчетный импульс... И Заир исчез.
Заир?
Да, исчез, но теперь я сознавал, что Заир - это нечто большее, нежели человек, ослепленный некой целью, будь то одна из тысячи колонн в Кордовской мечети (как в рассказе Борхеса) или женщина в Центральной Азии (как случилось со мной два ужасных года назад). Заир накрепко привязывает нас ко всему, что происходит из поколения в поколение, не оставляет ни единого вопроса без ответа, заполняет собой все пространство, не допускает, чтобы мы хотя бы помыслили о возможности перемен.
Всемогущий и всесильный Заир рождается вместе с каждым представителем рода человеческого, набирает силу в детстве, навязывает свои правила и законы, которые становятся непререкаемыми:
Непохожие на нас люди - опасны, они претендуют на наши земли и наших женщин.
Мы должны обзаводиться семьями, рожать детей, воспроизводить потомство.
Любовь так мала, что ее едва хватает на одного человека и - ну вы подумайте!
– любая попытка сказать, что сердце - больше, считается запретной.
Вступая в брак, мы обретаем права на обладание плотью и душой другого человека.
Надо работать, даже если работа вызывает у тебя омерзение, потому что мы - часть организованного общества, а если каждый будет делать, что ему заблагорассудится, мир рухнет.
Надо покупать драгоценности - они указывают на нашу принадлежность к определенному племени, подобно тому как пирсинг - на принадлежность к другому.
Надо быть остроумным и с иронией относиться к тем, кто выражает какие бы то ни было чувства: для племени опасно, если один из его членов не скрывает то, что у него на душе.