Заир

Коэльо Пауло

– Я уверен, что ты выпила. Правда, давай поговорим завтра... Ложись, я очень устал.

– Ладно, поговорим завтра. А если моя душа, которая стоит на пороге этого номера, решится уйти, это не слишком сильно омрачит нашу жизнь.

– Она не уйдет.

– Ты очень хорошо знаешь мою душу, но уже много лет не разговариваешь с ней, не замечаешь, как сильно она изменилась, не обращаешь внимания на то, как отчаянно она просит, чтобы ее выслушали... Даже если речь идет о таких банальностях, как эксперименты в Стенфордском университете.

– Если твоя душа так переменилась, почему же ты осталась прежней?

– Потому что я трусиха.

Потому что знаю - мы поговорим завтра. Потому что мы многое построили вместе, и я не хочу, чтобы это было разрушено. Или просто потому, что я привыкла, - это самая серьезная причина.

– Пять минут назад ты обвиняла во всем этом меня.

– Ты прав. Я поглядела на тебя, я увидела тебя, однако на самом деле это была я. Сегодня ночью я соберу все свои силы, всю свою веру и помолюсь, чтобы Господь не позволил мне до конца дней моих жить так, как я живу.

***

Я слышу аплодисменты. Зал полон. Сейчас я начну то, что неизменно вгоняет меня в бессонницу накануне, - лекцию.

Ведущий сообщает, что я не нуждаюсь в представлениях, - что есть совершеннейшая чушь: зачем тогда он вылез на сцену? Тем более что многие зрители не вполне ясно сознают, кто я такой, - их привели друзья. Однако он все же сообщает кое-какие биографические сведения, говорит о моих качествах, о моих премиях, о миллионах экземпляров проданных книг. Благодарит организаторов и спонсоров и предоставляет слово мне.

Я тоже начинаю с благодарностей. Говорю, что о самом главном и важном я написал в своих книгах, но считаю, что у меня есть обязательства перед читателями - показать человека, который стоит за своими фразами и абзацами. Объясняю: так уж устроен человек, что всегда находится в поисках любви и понимания. И потому мои книги неизменно будут лишь видимым кусочком горной вершины, укрытой облаками, или острова в океане: солнце освещает их, и все, кажется, стоит на своих местах, но под этим во тьме таится неведомое и непрестанные поиски самого себя.

Я рассказываю о том, как трудно далось "Время раздирать и время сшивать" и что лишь теперь, перечитывая эту книгу, я начал понимать некоторые ее фрагменты, ибо творение - выше творца.

Говорю о том, что читать интервью или слушать выступ - ления автора, который пытается объяснить своих героев, - занятие бездарное: ибо написанное либо само себя объяснит, либо и прочтения не заслуживает. Когда писатель появляется на публике, он должен попытаться показать свою вселенную, а не объяснять смысл своей книги. И потому я начинаю говорить о личном:

– Некоторое время назад я был в Женеве и дал там серию интервью. Поскольку намеченный моей приятельницей ужин пришлось отменить, я отправился бродить по городу. Был чудесный вечер - пустынные улицы, оживленные бары и рестораны, и все было совершенно тихо, спокойно, прекрасно, как вдруг...

... как вдруг я понял, что нахожусь в полнейшем одиночестве.

Разумеется, в том году мне уже случалось оставаться одному. Разумеется, в двух часах лёта меня ожидала моя возлюбленная. Разумеется, после такого насыщенного и трудного дня нет ничего лучше, чем пройтись по узеньким улочкам и переулкам старинного города, ни с кем ни о чем не разговаривая, а просто любуясь окружающей тебя красотой. Однако на этот раз ощущение одиночества было гнетущим и тоскливым - мне не с кем было разделить прелесть прогулки, некому высказать всплывающие в голове мысли.

Я вынул из кармана мобильный телефон -

в конце концов, в городе у меня имелось немало друзей, - но спохватился, что звонить кому-либо из них уже поздно. Подумал было, не зайти ли в бар - кто-нибудь наверняка меня узнает и пригласит за свой столик. Но я поборол искушение и решил прожить эти мгновения до конца, приходя к выводу, что нет ничего хуже, чем чувствовать, что никому нет дела - существуешь ты на свете или нет, что никому не интересны твои представления о жизни, что мир превосходнейшим образом может обойтись без твоего беспокойного присутствия.

Я стал представлять, сколько миллионов людей в эту минуту осознали собственную никчемность и убожество - как бы привлекательны, очаровательны, богаты ни были они на самом деле - только потому, что оказались в одиночестве сегодня вечером, и вчера, и, быть может, завтра тоже будут одиноки. Студенты, которым не с кем провести время; старики перед экраном телевизора; бизнесмены в номерах отелей, вдруг задумавшиеся: есть ли хоть какой-нибудь смысл в том, чем они заняты; женщины, которые красят ресницы и взбивают локоны, чтобы пойти в какой-нибудь бар, притворяясь, что общество им вовсе не нужно, а важно лишь убедиться, что они еще могут привлекать внимание. Мужчины оглядывают их, пытаются завести разговор, а те отбивают любую попытку и сидят с неприступным видом, ибо в них играет комплекс неполноценности, и они боятся, что обнаружится - они матери-одиночки или мелкие служащие, неспособные поддержать беседу о том, что происходит в мире, ибо они работают так тяжко, что у них не остается времени следить за новостями.

Люди смотрятся в зеркало и считают себя уродливыми: они уверены, что красота есть основа основ, и довольствуются тем, что листают журналы, где все - красивы, богаты, знамениты. Мужья и жены, покончив с ужином, хотели бы, может быть, поговорить, как в былые времена, но существуют заботы и дела поважней, а разговор может подождать до утра, которое не наступит никогда.

В тот день я обедал со своей приятельницей, совсем недавно расставшейся с мужем, и она сказала мне: "Теперь я обрела свободу, о которой всегда мечтала!" Это - ложь. Никто не хочет такой свободы, всем нужен рядом близкий человек, перед которым у тебя есть обязательства, с которым можно любоваться красотами Женевы, говорить о книгах, интервью, фильмах или просто поделиться бутербродом, если два бутерброда купить не на что. Лучше съесть половину, но вдвоем, чем целый, но в одиночестве. Лучше, когда твое замечание о колокольне готического собора перебивает муж, торопящийся домой, потому что по телевизору будут передавать репортаж с важного футбольного матча, или жена, застывшая перед витриной, чем когда перед тобой - вся Женева и тебе никто не помешает осмотреть ее всласть.

Лучше страдать от голода, чем от одиночества. Ибо когда ты один - я сейчас говорю об одиночестве, не выбранном сознательно, а о том, которое мы обязаны принять, - ты словно бы перестаешь быть частью рода человеческого.

На другом берегу реки меня ждал роскошный номер отеля с внимательной обслугой и безупречным сервисом - но вместо того, чтобы радоваться и гордиться тем, чего я достиг, мне становилось только хуже.

На обратном пути я иногда встречался глазами с людьми, оказавшимися в таком же положении, и замечал, что одни смотрят высокомерно, словно заявляя, что сами предпочли сегодня вечером одиночество, а другие - печально, словно стыдятся того, что оказались одни.