Закаспий
Шрифт:
Куропаткину тотчас предъявили обвинение в репрессиях над народом - делами его занялся окружной прокурор Миллер. Бывший генгр уже и не надеялся выйти из тюрьмы. Но вот, сидя в камере, однажды попросил он почитать какую-либо свежую газету. Ему не отказали в просьбе. Развернув «Новое время», он прочел заметку о реабилитации генерала Чебыкина. «Вот тебе и на!
– смекнул Куропаткин.
– Да чем же Чебыкин лучше меня?» Тотчас Куропаткин попросил у тюремной охраны чернила, лист бумаги и написал: «Многоуважаемый Александр Федорович! В газете «Новое время» от 17 апреля сего года напечатана заметка под
Глава Временного правительства отнесся к просьбе бывшего туркестанского губернатора более чем снисходительно - вскоре Куропаткина не только освободили, но дали возможность беспрепятственно выехать в Петроград. Вернувшись в Российскую столицу, он поселился в своем доме на улице Таврической, 19, где квартировал когда-то, а теперь здесь жил его сын Алексей с женой. У сына давно уже гостила, приехав из Шешурино, Александра Михайловна. Куропаткин обрел покой, а потом и уверенность. Керенский ввел его в Александровский комитет по заботе о раненых...
В городах Закаспия - на вокзалах и площадях поднимались кумачовые полотна с призывом «Вся власть Советам!» В поездах вслух читались статьи из газет. Лесовский привез из Красноводска «Правду» с большевистскими тезисами, передал Житникову, а сам отправился в слободку отдохнуть после утомительной дороги. Вечером вышел прогуляться по городу и встретил знакомого по земству, инженера Кондратьева.
– Друг мой, не сможешь ли мне уделить минуту - разговор к тебе серьезный имею?
– обрадовался встрече Кондратьев.
Они пошли по Анненковой улице в сторону городского парка. Кондратьев взял Лесовского под руку.
– Послал меня к тебе граф Доррер, - продолжил разговор Кондратьев.
– Ты, может, в газете читал, а, может, краем уха слышал - одним словом, избрали меня в исполком заведывать земскими делами. Покуда по земству я там один, а один, как ты знаешь, в поле не воин. Вот и обговорили мы твою кандидатуру к привлечению на службу в исполком. Граф мне сказал: «Иди и без Лесовского не возвращайся, я его хорошо знаю, это очень надежный человек».
– Любопытно-с, - проявил живейший интерес Лесовский.
– И чем же вы с графом предлагаете мне заниматься?
– Все теми же поездками по уездным городкам, по аулам, - с готовностью ответил Кондратьев.
– Здесь, на железной дороге, ты водными ресурсами занимаешься, а у нас придется более широкий круг вопросов ре шать. В аулах сейчас такая чехарда с землей и водой- сам черт не разберется.
– Понятное дело, сейчас всюду неразбериха, - согласился Лесовский.
– Но скажи мне, коллега, что собой представляет исполком? По моим соображениям, он не более чем переименованная канцелярия бывшего областного начальника. Был на посту генерал, стал - граф. Ввели в состав нескольких татар и армян, но в основном - бывшие офицеры, да и чины не упразднены.
– Друг мой, вот мы и стараемся пополнить управленческий аппарат людьми новыми и деятельными. Так что, не ищи подвоха, а скорее соглашайся!
– Надо подумать. Дайте мне денька два на размышление. Я к тебе зайду...
II
С отстранением от должности и арестом Куропаткина полковник Хазарский заметно сник. Бывший генерал-губернатор, уходя в историю, увлек за собой в тень забвения десятки офицеров-мусульман, воспитанных в кадетских корпусах для службы в Туркестане. Хазарский - один из них и, пожалуй, наиболее известный не только в Закаспии, но и в Петрограде и Москве, понял сразу, что пришел конец его карьере. Бывший адъютант Куропаткина, затем уездный начальник, командир полка, вновь - офицер особых поручений, Доверенное лицо генерал-губернатора, - на что он теперь мог рассчитывать? Разве что на помилование!
Ведь и его могли с таким же успехом, как и его могучего патрона, не только отстранить от всех тех дел, в которые он повседневно вмешивался, но и арестовать. Хазар-хан, сбросив полковничьи погоны, занялся образованием уездных мусульманских комитетов, и тотчас оградил себя могуществом баев и ханов от нападок областного комиссара.
Но в один из дней Доррер пригласил его к себе, в исполком.
– Рад вас видеть, Хазар-хан, в добром здравии.
– Он подал руку и пригласил гостеприимным жестом в кресло.
– Судьба благосклонна к вам. Другие крупные чины ушли, так сказать, с арены оракулов и судей - занялись простыми, смертными делами. Простите за откровенность, Хазар-хан, но что вы собираетесь дальше делать?
– Вы меня пригласили к себе, чтобы спросить об этом?
– лицо Хазарского посерело от обиды и злости.
– Я пригласил вас, чтобы ознакомить с обличающим вас, как сторонника старого режима, документом. Прочтите, пожалуйста.
Хазарский повертел в руках несколько исписанных четким, почти каллиграфическим почерком, листков и принялся читать:
«9 апреля с. г. на базарной площади при станции Геок-Тепе, по приказу начальника уезда, были собраны домохозяева следующих аулов восточного района Асхабадского уезда...»
– Граф, но зачем вам понадобилось заводить речь о деле четырехмесячной давности?
– удивился Хазарский.
– Не граф, но областной комиссар, - поправил Доррер.
– Вы и здесь тянетесь к старорежимным словечкам. Читайте, читайте...
Хазарский вновь углубился в чтение.
«Для чего требовался этот сбор?.. Если нужны комитеты, то почему выборы их не предоставить самим аульным обществам? Какая надобность в поголовной смене старшин?.. С другой стороны, странным казалось, какое отношение ко всему этому может иметь сотрудник старого режима, бывший пристав и затем состоявший при генерале Куропаткине полковник Хазарский?..»
Хазар-хан резким движением перевернул страницы, заглянул в самый конец жалобы, чтобы узнать, кем она написана. Увидев отпечатки пальцев и приписанные туркменские фамилии, с вызовом бросил:
– Это фабрикация, граф. Уверен, если провести экспертизу, то окажется, что пальцы прикладывали ваши сотрудники, а может быть, даже вы. Почерк тоже мне знаком, и слог письма удивительно канцелярский. По-моему, жалоба написана вашим родным братом Алексеем Доррером!
– Ай да, хан! Ай, да, эксперт!
– Доррер раскатился громким смехом.
– Читайте, читайте, хан!