Закат в Лиссабоне
Шрифт:
— Вы тоже не промах, — ответил в тон миллиардеру Дронго. — И я видел вас с очень красивой женщиной. Во всяком случае, Эстелла Велозу ничуть не уступает сеньоре Машаду. И тоже подумал: парень-то, видать, из тех, кто своего не упустит.
Мужчины рассмеялись, довольные друг другом.
— Между прочим, она подруга вашей знакомой, — миролюбиво заметил Кобден. — Действительно красивая женщина. Работает в организационном штабе на нашем конгрессе, а раньше я ее не видел. Знаете что? Хотя я старше вас лет на тридцать, но все равно предлагаю устроить совместный ужин на четверых. Я все беру на себя. Как вы к этому отнесетесь? Завтра, у меня в отеле «Ди Лапа»?
— Прекрасно, — согласился Дронго, — только обещайте не отбивать мою даму,
— Слово джентльмена! — Кобден протянул ему руку.
Делегаты, собравшиеся в поездку, начали садиться в автобус. Кобден полез первым. И место занял в первом ряду, ни секунды не сомневаясь, что именно здесь он должен сидеть. Как только по ступенькам поднялся Дронго, он сразу же предложил ему сесть рядом с собой. Чуть поколебавшись, тот согласился. Конечно, ему было бы приятнее ехать с Зулмирой, но не хотелось обижать старика. Через некоторое время в автобус поднялись Зулмира и Эстелла. Увидев Дронго, сидящего в первом ряду с несчастным видом, подруги прыснули от смеха. Выбрав кресла в пятом ряду, они уселись вместе и принялись обсуждать пару Дронго — Кобден. До слуха Дронго доносились их насмешливые замечания. Эстелла предположила, что он хочет добиться финансирования фармацевтической промышленности в своей стране и потому решил подружиться с мистером Франклином Кобденом.
— Кажется, эти дамочки смеются над нами, — в благодушном настроении заметил Кобден. У старика оказался идеальный слух.
Вошедший в салон Чжан Цзинь, увидев Дронго, на секунду замер, затем коротко кивнул, словно старому знакомому, и поспешил в конец автобуса. Мимо Дронго прошли еще несколько поднявшихся в автобус человек. На одного он обратил особое внимание. Этот делегат удивительно походил по описанию на «Сервала». Ему было под шестьдесят, он имел крупную голову, широкие плечи, глубоко посаженные глаза. На подбородке были заметны следы пластической операции. Незнакомец прошел в конец салона и занял место рядом с Чжан Цзинем.
Итальянского делегата Паоло Россетти, прошедшего мимо Дронго, трудно было спутать с кем-то другим. Поднявшись в автобус, он сразу же отпустил парочку комплиментов сеньорам Машаду и Велозу, поздоровался с кем-то из сидевших на последних рядах, громко прокричав приветствие на английском языке с итальянским акцентом, и наконец уселся на свободное место у окна. Россетти был мужчиной лет пятидесяти, среднего роста, лысым, с подвижным круглым лицом и крупным носом с горбинкой. Его активность и жизнерадостность бросались в глаза и даже передавались соседям. На роль «Сервала» он явно не годился.
В салон поднялись еще несколько азиатов, которых Дронго не знал. Внешность одного среди них также давала основания подозревать в нем «Сервала». Он был сосредоточен, даже мрачен. Ни с кем не здороваясь, он прошел по проходу и занял первое свободное место в шестом ряду. Одним из последних в автобус поднялся «Пьеро». Он надел голубую рубашку и взял с собой джемпер, по-молодежному обвязав его вокруг талии. Очки придавали его облику сосредоточенность молодого интеллектуала, а небрежно завязанный джемпер делал моложе лет на десять. «Пьеро» прошел в конец автобуса, вежливо здороваясь со всеми, в том числе и с Дронго. Когда автобус уже готов был отъехать, в салон заскочил высокий мужчина со светлыми волосами. Дронго, посмотрев на него, даже внутренне напрягся. Мужчина идеально подходил под описание «Сервала», за исключением того, что был блондином и имел характерную для скандинавов внешность: грубые черты лица, крупный нос, светлые глаза.
Незнакомец прошел мимо Дронго, и тот, не выдержав, оглянулся. Он встретился взглядом с «Пьеро» и тот моргнул глазами, показав, что понял подозрения своего напарника. «Волосы можно перекрасить. Цвет глаз изменить с помощью обычных линз. Лицо слегка подправить у пластического хирурга. А вот плечи, строение грудной клетки или черепа — не изменишь», — в который раз прикинул Дронго и снова посмотрел назад.
— Мы
— Не хватает двух человек, — сказал кто-то из собравшихся, — делегатов из Японии и Индонезии.
— Японец сегодня занят, — сказала Луиза, — а насчет делегата из Индонезии… как его зовут?
Дронго молча наблюдал, как она ищет фамилию делегата в списке,
— Али Сарман, — прочитала Луиза. — Его еще нет? Подождем одну минуту и уедем. Возможно, он передумал ехать на экскурсию. Хотя все равно нужно было предупредить…
«Наверно, он остался со своим китайским другом, которого так мечтал увидеть», — подумал Дронго, но вслух ничего говорить не стал.
Минута прошла.
— Все, отъезжаем, — объявила сеньора Магальянис, — первая остановка у дворца юстиции. Затем мы поедем на стадион футбольного клуба «Бенфика». Хотя в центре Лиссабона есть пять крупных стадионов, посетить все мы просто не успеем. Футбол для нашей страны — это больше чем спорт. Все знают нашего знаменитого полузащитника Фигу, который сейчас выступает в мадридском «Реале». И еще у нас был великий Эйсебио, «черная пантера», как его называли в шестьдесят шестом году на чемпионате мира в Англии.
— Я видел, как он играл, — восторженно сказал Кобден, — я как раз находился в это время в Англии. Это был второй Пеле. Бразильцы тогда не смогли ничего показать, и вместо них выдвинулись португальцы. Эйсебио был просто неповторим. Вы помните матчи того чемпионата?
— Плохо помню, — признался Дронго. — Сознательным болельщиком я стал с семьдесят четвертого года. Тогда в финале играли сборные Голландии и Западной Германии. Я болел за голландцев, но они проиграли немцам. С тех пор я всегда болею только за сборную ФРГ. А ко времени чемпионата в Англии мне исполнилось всего семь лет.
— Могли бы и не напоминать, — добродушно проворчал Кобден, — я и так знаю, что намного старше вас. Зато я видел настоящий футбол, потому что раньше были настоящие чемпионаты. Как раз до семьдесят четвертого. Думаете, что я говорю так, потому что постарел? Ничего подобного. Вспомните сами.
После семьдесят четвертого настоящего футбола уже никто не показывал. В семьдесят восьмом это были уже скорее цирковые номера. Помните, как аргентинцы победили с нужным им счетом шесть — ноль? Тогда стало ясно, что футбол умер. Потом они победили в восемьдесят шестом — с помощью гола Марадоны. Того самого гола, когда он подыграл себе рукой. Было противно на них смотреть. Два раза чемпионы — и оба раза с помощью грязных трюков и нечестного судейства. Да и потом было не лучше. Договорные матчи тех же немцев и австрийцев в Испании. В восемьдесят втором — вымученная игра в своей группе итальянцев, которые затем вдруг стали чемпионами. Хотя лучший матч был сыгран между немцами и французами в полуфинале, когда вышедший в дополнительное время Руммениге показал французам, что значит воля к победе. Немцы проигрывали два мяча в дополнительное время и сравняли счет. Сейчас подобное невозможно, ФИФА отменила прежние условия, решив, что футболисты слишком выма- тываются. Так они и должны выматываться за те деньги, которые им платят. В девяностом чемпионат выиграли немцы, но ничего особенного не показали. А в девяносто четвертом бразильцы победили только по пенальти. Разве это футбол? Разве может чемпион мира определяться по пенальти? Такого позора раньше не было никогда. Нужно было играть на следующий день, а не устраивать клоунаду с нулевой ничьей. И в девяносто восьмом французы не выглядели сильнее всех. А последний чемпионат — вообще полное разочарование. Судьи так помогали корейцам и японцам, что не хотелось смотреть. В общем, футбол умер, остались только воспоминания.