Закат
Шрифт:
Значит, ты променяешь старуху на ребенка?
Возможно. Да.
– Когда, черт побери, твой вшивый папаша придет за нами? – вдруг заорала мама.
Нора мгновенно пришла в себя. Она чувствовала себя настолько плохо, что не могла даже заплакать. Этот мир и впрямь был чудовищно жесток.
Вопль матери эхом прокатился по длинному тоннелю. Нору обдало холодом.
Она обошла маму и встала за ее спиной. Нора не могла смотреть ей в лицо. Она покрепче сжала и занесла нож, чтобы ударить мать в шею.
Нет, ничего не получится.
У нее не хватит духу совершить задуманное, и Нора знала это. Знала с самого начала.
Любовь – вот причина нашего краха.
Вампиры не испытывают чувства вины. И в этом их преимущество. Они никогда не колеблются.
Словно бы в подтверждение этого, Нора, подняв глаза, поняла, что ее выследили вампиры. Пока она, отвлекшись на несколько секунд, выслушивала внутренние голоса, к ней, держась левой и правой стен тоннеля, успели подобраться две твари – их глаза полыхали в монокуляре молочно-зеленым светом.
Твари не знали, что жертва способна их увидеть. Они не понимали технологии ночного видения. Они полагали, что Нора, как и все остальные пассажиры, брела вслепую, совершенно потеряв в темноте ориентацию.
– Мама, сиди здесь, – велела Нора.
Она легонько подбила ее под колени и опустила на пол, иначе Мариела отправилась бы погулять и неизбежно затерялась бы в тоннеле.
– Папа скоро придет.
Нора повернулась и пошла к тварям. Она двигалась прямо, строго между вампирами, не смотря ни на того, ни на другого. Периферийным зрением она увидела, как твари отделились от стен и начали приближаться к ней, двигаясь в своей обычной манере, словно на разболтанных суставах.
Нора сделала глубокий вдох – пришло время убивать.
Сейчас эти твари сполна получат ее смертельной тоски.
Нора сделала молниеносный выпад, целясь в того, кто был слева, и рубанула тварь, прежде чем та успела прыгнуть. Неистовый вой еще звенел в ушах, когда Нора юлой крутанулась на месте и предстала перед вторым монстром – тот, припав к земле, пожирал взглядом сидевшую на полу Норину маму. Не меняя позы, вампир обернулся и распахнул пасть, готовясь выметнуть жало.
Всплеск чистого белого цвета залил поле зрения монокуляра – словно сама ярость, пылавшая в голове, прорвалась наружу. Своим ножом Нора буквально развалила врага, так и не успевшего напасть, – грудь ее вздымалась, в глазах щипало от слез.
Она посмотрела в ту сторону, откуда они с мамой пришли. Эти двое – могло ли так случиться, что в погоне за нею с мамой они не заметили Зака? Вампиры не раскраснелись, как бывает после сытного обеда, хотя в приборе ночного видения распознать истинный цвет их кожи было довольно трудно.
Нора схватила ультрафиолетовую лампу и направила ее свет на трупы, поджаривая червей, не давая извивающимся меж камней паразитам добраться до ее мамы. Затем она облучила нож, выключила лампу и помогла Мариеле подняться на ноги.
– Твой отец пришел? – спросила женщина.
– Скоро придет, мама, – сказала Нора.
Девушка подтолкнула мать в обратном направлении, туда, где остался Зак. По щекам Норы струились слезы.
– Совсем скоро.
Сетракян ничем не проявил свое желание поторговаться за «Окцидо люмен», пока цена не превысила отметку в десять миллионов долларов. Быстрый рост цены подогревался не только исключительной редкостью книги, но и обстоятельствами проведения аукциона – здесь царило ощущение, что еще немного, и весь город провалится в тартарары, а мир изменится так, что пути назад не будет.
На пятнадцати миллионах шаг возрос до трехсот тысяч.
На двадцати миллионах – до пятисот тысяч.
Сетракян прекрасно понимал, кто с ним соперничает. Прочие покупатели, привлеченные «дьявольской» природой книги, вступили в борьбу на раннем этапе, но отпали, едва лишь началось восьмизначное безумие.
На отметке в двадцать пять миллионов аукционист объявил короткий перерыв и потянулся к стакану с водой – это простое движение не охладило пыл присутствующих, а наоборот, еще больше накалило драматическую обстановку. Аукционист воспользовался моментом, чтобы напомнить публике о самой дорогой из когда-либо проданных на аукционе книг: 30,8 миллиона долларов. Именно по такой цене в 1994 году ушел «Лестерский кодекс» Леонардо да Винчи.
Сетракян почувствовал, что весь зал не сводит с него глаз. Он же сконцентрировал внимание на «Люмене» – тяжелой, окованной серебром книге, выставленной под стеклом в ярко освещенной витрине. «Люмен» был раскрыт – разворот демонстрировался на двух больших видеоэкранах. Одна страница была заполнена рукописным текстом, другая являла изображение человеческой фигуры, нанесенной серебряной краской, с широкими белыми крыльями. Фигура взирала на расположенный в отдалении город, гибнущий в буйстве желтого и красного пламени.
Торг возобновился, цифры стали расти еще быстрее. Сетракяна полностью поглотил этот ритм: поднял табличку, опустил, снова поднял…
Когда цена перевалила за тридцать миллионов долларов, публика, как один человек, с шумом втянула в себя воздух, а затем судорожно выпустила его.
Аукционист указал на того, кто сидел позади Сетракяна в другой половине зала: тридцать с половиной миллионов. Сетракян парировал предложение суммой в тридцать один миллион. Теперь уже можно было говорить о «Люмене» как о самой дорогой книге в истории, как о символической вехе – но Сетракян не придал этому ни малейшего значения. А уж человечеству сейчас и вовсе было не до вех.
Аукционист назвал цифру в тридцать один с половиной миллион и тут же получил согласие с заднего ряда.
Сетракян, даже не дожидаясь приглашения, дал тридцать два миллиона.
Аукционист снова взглянул на Айххорста, однако, едва открыл рот, чтобы провозгласить следующую надбавку, на сцене появилась ассистентка и прервала его. Изобразив приличествующую случаю кислую гримасу, ведущий сошел с подиума, чтобы посовещаться с помощницей.
Выслушав новость, он втянул голову в плечи и словно бы даже окаменел, затем коротко кивнул.