Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Омар - осторожно:
– Что-нибудь случилось?
– Эта чужачка Туркан-Хатун... служанки у нее только из заречных племен: ягма, халлух, аргу, чигили. Она ненавидит нас! Смеется над нами, над нашим древним языком, нашей пищей. Даже над огузским говором своего супруга-тюрка. И разве ты не заметил, сколько молодых здоровых заречных тюрков объявилось в нашей дворцовой страже? И гости к ней зачастили из Бухары. Царица ведет дурную игру. Султан же ей во всем потакает. Любит, видишь, ее. Это тебя не тревожит?
Омар прилежно оберегал свой звездный мир от дворцовых дрязг.
– Если верить астрологическим бредням, - сказал он с усмешкой, - звезды еще как-то влияют на судьбы людей. Но сами-то звезды, - это уж всем известно, - для людей недостижимы.
– Зато для этих людей, - свирепо оскалился визирь, - легко достижимы те, кто занимается звездами! Разумеешь, ты, несчастный математик, физик-метафизик? Над нами сгущаются черные тучи. Как бы не грянул гром и не развалил твой Звездный храм.
– Да-а.
– Омар потемнел, увидев Абу-Хамида Газали, который медленно, украдкой поднимался к ним по четким ступеням секстанта.
– Я из дому выйти боюсь! Этот собачий хвост Газали... нельзя ли отослать его куда-нибудь подальше?
– Дай срок, отошлю. В Багдад, в новое медресе. Он тоже нужен государству.
– Эх! Оно бы вполне обошлось без таких...
Омару уже 31.
Он схоронил отца, перевез мать и сестру в Исфахан. Мастерскую они продали. Дом в Нишапуре, по настоянию предусмотрительной родительницы, остался за ними. От греков-строителей Омар научился их грамоте - кафареву-са и благозвучному их языку.
Славный поэт Цюй Юань из южнокитайского царства Чу, яро боровшийся против бесконечных междоусобных войн, был изгнан правителем и с камнем в объятиях бросился в реку 1357 лет тому назад.
154 года назад умер Абу-Бекр Закария Рази, один из самых блестящих умов Востока, который, за его учение о вечности мира, был так безжалостно избит богословами, что утратил зрение.
Саади родится через 105 лет, Коперник - через 394 года. Джордано Бруно сожгут на костре через 521 год.
Абу-Наср ан-Насави, когда-то случайно оказавшийся в числе учеников Абу-Али ибн Сины и даже прослывший одним из его последователей, весьма тяготился этой сомнительной честью. Она вовсе ни к чему преуспевающему судье округа Фарс. Решив совершить в свое оправдание богоугодный подвиг, он, обуреваемый верноподданническими чувствами, надумал избрать орудием для сего высокоблагородного дела известного еретика Омара Хайяма.
И обратился к нему с грозным письменным запросом относительно мудрости благословенного и всевышнего аллаха в сотворении мира и, в особенности, человека и об обязанности людей молиться.
Омар озадачен. Это ловушка. И чего тебе не сидится спокойно в твоем знойном Фарсе, осел ты этакий? Алмазный чертог великой славы хочешь построить на моих костях? Эх, ответил бы я тебе...
Даже в самой тайной глубине души Омар не считал себя ярым безбожником. Но понимал он бога по-своему: никто не смеет утверждать - «Есть бог», так же, как никто не вправе сказать: «Нет бога». Ибо ни то, ни другое еще не доказано.
...Уже давно определено, что все состоит из пустоты и бесконечно малых частиц, различных по форме и размерам. Так? И частицы те несутся в пустоте, где более крупные, наталкиваясь на мелкие, оттесняют их вверх. Так? И из этих движений образуется вращение атомов, вследствие чего возникают бесчисленные миры, одним из которых является наш мир и все разнообразные по качеству предметы. Так?
И к тому же все на свете - относительно. Мир мелкой на зеленом листке иной, чем у слона, поедающего миллионы зеленых листьев. Черепаха, что ползет в степи куда-то видит землю иначе, чем большой орел, что парит над степью в зените. Навозный жук, катящий грязно-зеленый шарик, воспринимает степь не так, как черепаха.
Даже в священных писаниях есть намек на относительность понятий: мир в ореховой обычной скорлупе, «день, длящийся пятьдесят тысяч лет». Это не чушь, не поэтическая блажь. Тут что-то есть. Так?
И если разложить живую природу и неживую на мельчайшие составные доли, то уже не разберешь, какая доля откуда - это одни и те же частицы...
То, может быть, вся это необозримая Вселенная, крохотную часть которой мы видим и в тайны которой тщимся проникнуть, хлопочем о ней, шумим - всего лишь пылинка на голой пятке какого-то живого Высшего существа? Оно и есть бог, если оно есть. И, конечно, оно воздействует на окружающее, в том числе и на нас. Как и мы воздействуем на то, что нас окружает. Может быть, и мы сами для кого-то - боги? Для тех, кто неизмеримо меньше нас?
И может случиться, что вот нагнется оно, то Высшее существо, на чьей пятке мы примостились со всеми планетами и звездами, почешет пятку - и весь мир наш погибнет в грохочущем пламени. Для него, божества, это будет движением в несколько секунд, для нас пройдут миллионы, миллиарды лет...
Вполне возможно, что наш мир уже давно погиб. Но до нас, мелкоты, это еще не дошло. И не скоро дойдет. Омар, расположившийся писать ответ судье, расхохотался. Все может быть! Мы ничего еще не знаем.
Меня философом враги мои зовут,
Однако, - видит бог, - ошибочен их суд!
Ничтожней много я: ведь мне ничто не ясно,
Я даже не пойму, зачем и кто я тут?
Если когда-нибудь, через пять или шесть тысячелетий, люди сумеют на чем-то облететь Вселенную (и это будет), может статься, они обнаружат бога. Который сам - тоже всего лишь пылинка на чьей-то еще голой пятке.
Во всяком случае, если бог есть, то он - совсем, совсем не такой, каким его изображают в святых писаниях. И если он разумен, то с ним можно говорить на равных.
И Омар говорил с ним на равных:
Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем,
Назначил гибель ты своим твореньям всем!
Ты плохо их слепил, - но кто ж тому виною,
А если хорошо, ломаешь их зачем?
Еще он верил в закон возмездия. Обида, ненависть - не просто чувства, нечто неуловимое. Они материальны, это ток души. Исподволь набираясь, сгущаясь, нависают они плотной тучей над головой проклятого обидчика и однажды - поражают его незримой молнией! Многие обижали Омара. Где они ныне? Давно сгнили в земле. А если и живы, то гниют на ходу.