Заключительный аккорд
Шрифт:
Исходя из изложенного выше я прошу вас незамедлительно отдать самые строгие приказы в отношении того, чтобы все машины, участие которых в проведении данной операции не является необходимостью, были бы немедленно законсервированы… Я позабочусь о поставке вам нужного количества горючего. Вы же должны со своей стороны позаботиться о том, чтобы вам его хватило. Недостающее количество горючего мы должны восполнить за счёт трофейного…»
— Самое печальное заключается в том, что именно мы вдвоём должны копать эту могилу, да ещё в мёрзлой
— Да, к сожалению, летом нам такой возможности никто не предоставлял, — согласился с ним Линдеман.
Обер-сфрейтор воткнул свою лопату в землю и проговорил:
— К сожалению, к сожалению… Быть может, ты ещё до сих пор веришь в то, что мы способны сделать что-то полезное?..
— А ты, быть может, до сих пор придерживаешься мнения Клазена и тоже считаешь, что это я уложил Альтдерфера?
— С помощью индивидуального террора ничего не решишь. А сейчас речь идёт о самом главном.
— Скажи, ты веришь тому, что говорят другие, или не веришь?
— Ты хоть бы тон сменил.
— Я должен уйти, Эрвин! — Линдеман бросил лопату.
Зеехазе продолжал копать как одержимый. Ему хотелось поскорее справиться с полученным приказом.
— Раз они тебя здесь не решились прикончить, то быть тебе в Торгау, — пробормотал он.
— Я полагаю, что у меня нет никаких шансов доказать свою невиновность, тем более что оба доказательства остались без внимания.
— Доказательства?
— Альтдерфер стоял ко мне почти спиной, а пулю ему влепили в левый висок, притом калибр пистолета был совсем другой.
— Копай-ка скорее, нам нужно спешить.
— Нам? Спешить? — переспросил Линдеман. Он почувствовал тупую боль в груди, — вздохнул и, взяв карандаш, написал на небольшой дощечке: «Капитан Алоиз Альтдерфер, погиб 19 декабря 1944 года».
Глава пятнадцатая
Генрих Хейдеман включил радиоприёмник. Передавали сводку о ходе боевых действий. Войска Советской Армии наступали по территории Венгрии, обходя с севера и с юга озеро Веленце. Можно было догадываться о том, что основной их удар нацелен в глубь страны, где войска вермахта построили сильно укреплённую линию обороны.
— Я чувствую, что в Будапеште русские устроят второй Сталинград, — тихо сказал Фаренкрог.
— По сообщениям Совинформбюро, кольцо окружения вокруг венгерской столицы за последние дни постоянно сжимается. Русские уже освободили две трети Венгрии. — Шехтинг задумчиво строгал перочинным ножом берёзовое полено.
— Обход с севера и с юга озера Веленце означает не что иное, как наступление на важный пункт дорог. — Хейдеман достал вырезанную из газеты карту Венгрии и положил её перед собой. — Они хотят перерезать железнодорожную линию Будапешт-Вена.
— До Австрии осталось рукой подать, час езды на поезде.
— А мы вот уже который месяц бездействуем здесь… — Фаренкрог задумался.
— И не только мы. — Хейдеман сел на своего любимого конька. — На Балтике тоже ничего не происходит. На участке под Наревом продолжается спячка. О событиях на Висле тоже ничего не слышно.
— Здесь, командование действует согласно правилам современной стратегий.
Фаренкрогу было поручено интересоваться в штабе положением на фронтах, а после этого делать об этом в группе небольшие сообщения. Слушали его всегда внимательно, а он спокойно и не спеша вводил друзей в обстановку:
— Гитлеровская идея проведения «молниеносной войны» — оправдывалась до тех пор, пока гитлеровские войска имели перед собой слабо вооружённого и неопытного противника. Зато стоило противнику стать сильным, как эта идея сразу же потерпела крах. За неделю до рождества Советская Армия каждый день проводила наступления то на одном, то на другом фронте. Гитлеровское командование было вынуждено то и дело перегруппировывать свои резервы и бросать их на «штопку» то одного, то другого прорыва. Таким образом, фюрер уже не являлся господином собственных планов. Гитлеровскому командованию стало трудно следить за ударами русских, которые они наносили один за другим. Сказалось и моральное превосходство русских, когда геройство отдельных солдат превращалось в массовый героизм. Форсирование Дуная явилось тому доказательством.
— За педелю до рождества… — тихо повторил Шехтинг.
— В первый раз в жизни мы будем встречать рождество на другой стороне, — заметил Хейдеман.
Зашелестела парусина, которой был завешен вход в землянку. Вошёл Руди Бендер. Отряхнул снег с шапки.
— Здесь рождество не празднуют, — сказал он, так как услышал последние слова, которые произнёс Хейдеман. — Под конец года Дедушка Мороз решил приударить.
— Ты-то, Руди, знаешь, что это такое, ты уже почувствовал это.
— В этом году оно приходится на воскресенье. Раньше, когда так выпадало, я очень сердился, да и не только я, — весело усмехнулся Шехтинг.
— В прошлом году мы провели под Житомиром превосходный рождественский вечер.
— И в дополнение ко всему перешили котёл, который нам устроили войска Советской. Армии, Нашу батарею прямо-таки накрыли огнём. Солдаты гибли как мухи. Ни тебе шелеста развёрнутых знамён, ни тебе героизма. — Хейдеман задумчиво кивал головой.
— А эсэсовец, командовавший отрядом, вытащив пистолет, пытался принудить Хельгерта погнать нас в бой. Хорошо, что Хельгерт помог нам перейти на сторону русских.
— Рождественская ночь… святая ночь… ёлка с зажжёнными свечками… Старая традиция… — задумчиво произнёс Хейдеман. — Не знаю, хороший это обычай или нет.
— После войны нам всем крепко придётся надумать, — заметил Бендер.
— Нелегко будет перестраивать своё мировоззрение, — сказал Хейдеман. — Что мы знаем о марксизме? Разве только то, что успели усвоить за время пребывания в лагере военнопленных в Красногорске, не больше…
— Послушайте меня, товарищи, — прервал Хейдемана Бендер. — Наша группа получит новое задание. Командирами назначены Фаренкрог и я. Через час начнётся совещание по этому вопросу!