Заключительный аккорд
Шрифт:
Линдеман в это время тоже искал подходящее место для узла связи.
Дернберг прекрасно сориентировался в сложившейся обстановке. Он видел, как «тигры», «пантеры» и бронетранспортёры танковой дивизии «Гитлерюгенд» медленно и с большими интервалами двигались из Кринкельта дальше на запад, в сторону ничейной земли, что лежала перед Виртцфельдом и Бютгенбахом. Эльзенборнские высоты вызывали у него страх.
«Тот, кто дерётся за них, — думал он, — выбрал самый короткий, но и самый опасный путь. Там обстреливается всё живое, всё, что способно шевелиться. Несколько западнее, возможно, было бы легче перейти линию фронта, по тогда потребуется больше времени. Оба фронта, наш и противника, будут с каждым днём всё сильнее уплотняться, и перейти через их линию окажется труднее. Нет, я должен как можно скорее выбраться отсюда».
По красивому лицу Дернберга пробежала улыбка. На этот раз в ней не было ничего двусмысленного.
До леса отсюда не так уж далеко. Исчезнув, он пойдёт по тому пути, который хорошо продумал. Он должен остаться верным своим принципам и ни в коем случае не оказаться на стороне проигравшего. Однако он уйдёт не с пустыми руками. В полевой сумке, которая висела у него на плече на длинном ремне, имелось всё, что ему нужно.
Штурмбанфюрер вошёл во двор последнего дома, обнесённого забором. Приложив к глазам бинокль, он начал внимательно осматривать лежащую перед ним местность.
Кринкельтский лес вырисовывался в форме огромного острова, а перед ним лощинки, кустарник, складка местности. Это была почти идеальная местность, необходимая для выполнения его плана. Пехота ещё не вела огня в северо-западном направлении. Своему командиру он сказал, что пошёл увязывать взаимодействие с командиром соседнего пехотного полка.
В этот момент за спиной Дернберга скрипнула дверь. Он быстро обернулся.
Не более чем в десяти шагах от него стоял офицер вермахта в белом маскировочном костюме. Он поднял руку для приветствия:
— Хайль Гитлер, камарад!
— Можно и без церемоний, капитан Альтдерфер? — ответил Дернберг.
Офицер вздрогнул и, узнав Дернберга, медленно подошёл к нему.
— В последний раз мы, если не ошибаюсь, встречались с вами в Нормандии. Что-то вскоре после двадцатого июля, — проговорил он.
По спине Дернберга пробежали мурашки, и вся она мгновенно взмокла от пота.
— Нет, не ошибаетесь, — кивнул Дернберг. — Тогда между нами кое-что осталось недоговорённым. И по служебным вопросам, и по личным. — Дернберг огляделся вокруг. Вид у него был такой, будто солдаты, расположившиеся в деревушке, уже готовятся поставить его к стене, а этот веснушчатый адвокатишка крепко держит его.
Альтдерфер почувствовал, как в душе у него растёт полна злости.
— По службе у нас с вами ничего общего никогда не было, — внешне спокойно произнёс Альтдерфер. — А что касается личных дел, то, кроме неприятностей, вы мне ничего доставить не можете, — добавил он уже совсем грубо.
— Я? Что вы говорите, капитан?!
— Моё звание можете сейчас не упоминать. Вы причинили мне много неприятностей, вы впутали меня и моего брата в гадкую историю!
— Если вы имеете в виду ту даму, то могу вам сообщить, что в настоящее время она содержится в тюрьме Моабит.
— Всё, что касается фрау Хельгерт, это ваше дело. Однако я своей обиды не забыл.
Дернберг опустил правую руку в карман куртки. Пальцами нащупал воронёный ствол пистолета, курок. Словно играя им, вытащил пистолет из кармана и снял с предохранителя, а затем снова спрятал в карман.
— Тогда вам было, кажется, не совсем хорошо. Или, быть может, вы не знали, что ваш брат Виланд принёс тогда ложную присягу? Ведь бы сами, давали ему советы, как вести себя на процессе! — Последние слова Дернберг произнёс с нескрываемым цинизмом.
Альтдерфера затрясло от возмущения.
«И я ещё должен терпеть этого мерзавца?» — с ненавистью подумал он.
Дернберг снова принялся рассматривать местность. На лбу у него выступили капли пота.
— Вас до сих пор ещё не раскусили? — бросил он с презрением.
Альтдерфер схватился за кобуру. Дернберг вытащил свой пистолет.
В этот момент скрипнула дверь. Дернберг обернулся и увидел мужчину, который моментально выхватил из кобуры свой пистолет.
Почти одновременно прогремели три выстрела. Эхо отдалось от стен дома.
Глаза капитана Альтдерфера на миг расширились от ужаса. Падая, он успел схватиться за ремень, на котором у Дернберга висела полевая сумка, с силой рванул её к себе и тут же упал животом на неё.
Штурмбанфюрер, делая огромные прыжки, бросился к низкому заборчику из штакетника. На какой-то миг он остановился, словно ожидая ещё одного выстрела.
«Бумаги!» — мелькнула у него мысль, но в следующее мгновение он уже перемахнул через заборчик и побежал по лощинке, что вела на запад.
Вахтмайстер Линдеман стоял остолбенев. Услышав громкие крики, он почти инстинктивно выстрелил в человека в маскировочной куртке, когда тот поднял свой пистолет, а потом его словно столбняк охватил: второй раз он не смог нажать на спусковой крючок.
Линдеман подошёл к лежащему на земле человеку и наклонился. Тот не шевелился. Это был капитан Альтдерфер. Линдеман повернул его голову и увидел на левом виске дырочку от пули. Командир дивизиона капитан Алоиз Альтдерфер был мёртв.
— Что здесь такое? Что за пальба?! — В дверях стоял Найдхард, из-за спины его выглядывал Клазен в выходной шинели.
Линдеман выпрямился, в правой руке всё ещё держа свой пистолет.
— Альтдерфер? — Найдхард подошёл к убитому. Взгляд Найдхарда перескакивал с неподвижного Альтдерфера на пистолет Линдемана и обратно. — Он мёртв? — спросил он.
— Я видел, как какой-то офицер, кажется эсэсовец, выстрелил в него.
— Эсэсовец?
— Это было так неожиданно, что я не успел разглядеть его звания.
— Найдхард, чёрт возьми, куда вы запропастились? — раздался голос Брама. Майор стоял за забором.
— Я здесь, господин майор!
— Полевая сумка, — сказал Линдеман безразличным тоном. И, приподняв тело убитого, вытащил из-под него кожаную сумку. «Из-за неё, наверное, он и пришёл сюда», — подумал Линдеман.
Нажав на защёлку замка, он раскрыл полевую сумку и вынул из неё целую пачку каких-то бумаг и документов. Доставая бумаги, Линдеман не заметил растерянного взгляда начальника штаба полка, не видел он и побледневшего лица Клазена. Он медленно читал вслух: