Заключительный аккорд
Шрифт:
И я вместе с ними иду в наступление. Хорошо ещё, что не в пешем строю, а на машине. Хорошо ещё, что на мне тёплая шинель с меховым воротником и шапка, полученные со склада обмундирования. Перед крупным наступлением хозяйственники развозят барахло на грузовиках, а обычно они болтаются где-то далеко в тылах, укрываясь в воронках от крупных авиабомб. Однако на сей раз мне удалось экипироваться прямо-таки по-барски».
Стрелки на часах, казалось, остановились и уже больше не двигались.
— Установить регулярную радиосвязь! — загремел в трубке голос Линдемана.
— Первая батарея готова?! — рявкнул в свою очередь Клазен в телефонную трубку.
— Готова! — ответили ему.
— Вторая?
— Готова!
— Третья?
— Готова!
— Господин капитан, докладываю: дивизион готов открыть огонь.
Альтдерфер нервно кивнул и, вытерев пот с усыпанного веснушками лба, доложил о готовности на НП полка.
«На вооружении дивизиона имеется восемнадцать самых современных семидесятимиллиметровых орудий, второй и третий дивизионы имеют по двенадцать стопятимиллиметровых гаубиц, а тяжёлый дивизион — двадцать стопятидесятимиллиметровых пушек. Наши восемнадцать орудий ведут огонь по цели номер один в течение тридцати секунд, выпустив по ней за это время сто восемьдесят снарядов. На участке прорыва всего сосредоточено около двух тысяч стволов артиллерии различного калибра! А это значит, что за какие-нибудь тридцать секунд будут выпущены тысячи снарядов, не считая реактивных миномётов», — думал Альтдерфер.
Пять часов двадцать восемь минут.
«Хорошо бы сейчас получить отпуск, или поехать в командировку в Кассель за запчастями, или позвонить в Беркбург-на-Заале и узнать, когда будет ближайший поезд в Галле». Подумав об этом, Зеехазе вышел из бункера.
Дул ледяной ветер, ночь стояла тёмная. Где-то впереди едва угадывалась первая позиция. Кругом такая тишина, что так и хотелось крикнуть во всё горло: «Эй вы, есть тут кто-нибудь?! Высуньте свои рожи! А вообще-то поглубже зарывайтесь в землю, если не хотите стать первыми жертвами этой операции!»
Из хода сообщения показался Линдеман, поднялся по ступенькам наверх.
— Разве тебе не нужно сидеть за коммутатором? — спросил его Зеехазе.
— Я хочу собственными ушами послушать эту симфонию.
В этот момент за их спиной раздалось три взрыва. Это открыла огонь батарея тяжёлых орудии, к тому же на полминуты раньше положенного времени. Все с напряжением следили за стрелками своих часов. С таким напряжением смотрят на часы только за несколько минут до наступления Нового года. Затем открыл огонь миномётный дивизион. Мины с завыванием уходили в воздух.
Пять часов тридцать минут. Операция «Осенний туман» началась.
Это было что-то страшное, невообразимое. Земля содрогалась от взрывов. По низкому, затянутому густыми облаками небу проносились сотни и тысячи снарядов из пушек, гаубиц и миномётов. Они со свистом, визгом завыванием неслись в сторону противника. Весь этот шум перекрывали залпы реактивных миномётов. Фау-2, взлетая высоко в небо, оставляли за собой огненные хвосты. Звуки разрывов смешались со звуками выстрелов. Долина окуталась густыми клубами разноцветного дыма, сквозь который можно было увидеть лишь траектории трассирующих снарядов.
Грохот разрывов всё нарастал. Уши с трудам выдерживали такую нагрузку.
Пять часов тридцать пять минут.
Почти одновременно справа и слева вспыхнули чаши больших зенитных прожекторов. Двести огромных прожекторов мгновенно превратили ночь в день. Позиции американцев были залиты снопами яркого света. А снаряды всё летели и летели в густую стену пыли и дыма, освещённую светом прожекторов. При таком обстреле вряд ли кому из американских артиллеристов удалось покинуть огневые позиции.
— Такая канонада, что даже да захватывает, — сказал командир отделения радиосвязи.
Линдеман громко вздохнул.
— Вот это поворот! — Унтер-офицер рукой вытер слёзы. — Ради такого стоило ждать и верить фюреру. Вот вам красноречивое доказательство, что ждали мы не зря, — хвастливо заявил он.
Зеехазе крепко сжал губы.
— Думаю, что мало найдётся идиотов, которые так думают, — пробормотал себе под нос Линдеман.
— Через шесть недель война на западе закончится. На континенте, можете мне поверить, не останется ни одного янки, ни одного британца! — выпалил неуравновешенный унтер-офицер, лицо которого светилось от радости. Он был уверен, что его точку зрения разделяют все остальные.
Артиллерия противника, огневые позиции которой находились на участке шириной три километра, молчала. Расчёты её несли большие потери в живой силе и технике.
От Моншау до Эстернаха земля была перекопана снарядами. Стотридцатикилометровая полоса смерти. В течение целого часа на этом участке горело всё, что может гореть. Казалось, воздух и тот горел. Здесь бушевал огненный смерч, нацеленный на части и соединения 1-й американской армии.
На участке южнее Моншау против 2-й и 99-й американских дивизий, против 108-й дивизии, перед боевыми порядками которой находился резерв в несколько километров, прикрываемый до этого 14-й кавалерийской группой путём постоянного патрулирования, против разорванных и оттеснённых на далёкое друг от друга расстояние частей 28-й дивизии действовали пехотные и воздушно-десантные части, танковые дивизии СС и специально выделенные высшим командованием части артиллерии и миномётов.
Здесь запустили моторы девятьсот семьдесят танков, самоходных орудий и групп бронетранспортёров, запаса горючего у которых могло хватить всего на сто пятьдесят километров марша.
От лахенского участка фронта до люксембургского немецкая артиллерия вела огонь по противнику, израсходовав восьмисуточную норму боеприпасов.
В укрытиях стояли, притаившись, «тигры». В ночь, предшествующую наступлению, сапёры незаметно проделали проходы в противотанковых заграждениях.
Люди и боевая техника были приведены в движение. Так называемый прорыв Рундштедта, как ещё именовали операцию «Вахта на Рейне», а также «Кристрозе» и, наконец, операция «Осенний туман» начались.
Гитлер молил бога о том, чтобы погода помешала вражеской авиации предпринять крупный контрналет со стратегической целью, а девяносто немецких реактивных истребителей Ме-262, только что полученных с заводов, смогли бы продемонстрировать своё превосходство в воздухе. Этот моноплан с двумя реактивными двигателями развивал скорость до девятисот километров в час и был вооружён четырьмя пушками МК-108, однако помимо этого его можно было использовать и как штурмовик, который мог брать на борт несколько двухсотпятидесятикилограммовых бомб. Короче говоря, это была грозная машина.