Заключительный аккорд
Шрифт:
Все сразу же оживились. Предложение было дельным и смелым. Однако выстрела, который разом бы всех успокоил, всё не было.
— А как ты себе это представляешь? — спросил Бургмюллер; это он предлагал заменить Хайзе на посту секретаря кем-нибудь другим.
— А что, если нам попытаться выдать себя за подразделение только что прибывшей части, которое двигается в указанный район?
— Это означало бы легализовать себя, — заметил Бургмюллер.
— А если нас разоблачат? — спросил кто-то.
— Это случится, если мы будем действовать медленнее и хуже, чем наши соседи.
— А кто из нас понимает что-нибудь в таких делах? Ведь без знания дела нас сразу же разоблачат.
— Среди нас есть бывший офицер. Генгенбах командовал батареей.
— Выходит, он и станет нашим командиром? — недовольно спросил один из присутствующих.
— Он даст нам необходимый совет.
— А потом выдаст нас?
— С такими, как Генгенбах, мы сегодня будем бороться против фашизма, а завтра строить повое антифашистское государство. — Голос Хайзе звучал серьёзно.
— Всё это красивые слова!
— А ты можешь предложить что-то лучшее? — вмешался в словесную перепалку Павловский, а затем добавил, что он лично полностью одобряет план секретаря.
— А что нам скажет сам господин офицер?
— «Господина» ты лучше прибереги для себя, — обиженно ответил Генгенбах. — Если вы считаете возможным привлечь на свою сторону меня, то могу вам сказать: с чисто военной точки зрения осуществить такой план — дело не самое трудное.
— А что же, по-твоему, самое трудное?
В комнате наступила тишина.
— Скажите, вы в принципе согласны с моим планом? — спросил Хайзе товарищей.
— Конечно, мы хотим что-то делать, но…
Дверь жалобно скрипнула. Вошёл Барвальд. Он не спеша снял с плеча автомат, отряхнул снег с шапки.
Взгляды людей скрестились на нём.
— По дороге мы разговаривали со Шрёдером. Он очень многого не слышал. Эрнст Ноак довёл его прямо до землянки.
Все снова зашумели.
— Кто против нашего плана? — спросил Хайзе.
Никто не поднял руки, никто не пошевелился.
— Я предлагаю поручить Павловскому, Шпренглеру, Генгенбаху и мне за три дня разработать подробный план действий.
Все молча закивали.
— Ну а теперь вы можете выбирать себе нового секретаря.
— Не торопись раньше времени, — спокойно заметил тот, что курил трубку. — Однако, если Шрёдер выкинет что-нибудь, мы, конечно, обсудим твои качества руководителя. Но для этого у нас ещё будет время.
— Если же не случится чего-нибудь особенного, следующий раз соберёмся в ночи на второе января. Оповещение условленным способом. Место встречи укажет товарищ Барвальд.
Домик покидали по одному, держась друг от друга на расстоянии.
— Как думаешь, Шрёдер нас не выдаст? — шёпотом спросил Павловский у Хайзе, когда они возвращались.
— Надеяться можно только на пятьдесят процентов.
— Не поставили ли мы этим нашу группу под удар?
— У нас не было иного выхода. Но могли же мы поступить со Шрёдером так, как поступили бы нацисты.
Идя к себе в казарму, Генгенбах мысленно спрашивал самого себя, мог ли он предвидеть, что событии будут развиваться так, и, разумеется, не находил ответа.
Двенадцатого декабря 1944 года Рундштедту исполнилось семьдесят лет. За всю свою военную карьеру его трижды отстраняли от должности. В первый раз это произошло в 1938 году, когда Гитлер готовился к захвату Польши. В декабре 1941 года, когда войска Рундштедта потерпели поражение от Советской Армии в боях под Ростовом, его во второй раз отстранили от командования. Однако он потребовался фюреру для борьбы против французских патриотов. Летом 1944 года, когда американцы ворвались в Нормандию, Гитлер в третий раз отстранил его от командования, но назначил председателем «Общества чести вермахта». Облачённый столь высокой должностью, Рундштедт без зазрения совести отдавал под трибунал офицеров, замешанных в заговоре двадцатого июля. Готовность Рундштедта беспрекословно выполнять любые приказы фюрера была в сентябре 1944 года вознаграждена новым назначением — на пост главнокомандующего группой армий «Запад».
В первый день рождества Рундштедт довольно оптимистично оценивал положение своих войск, когда сообщал своему фюреру следующее:
«Частям 5-й танковой армии удалось в ходе наступления прорвать фронт обороны противника и приблизиться к Маасу в районе Динана. Правда, на правом крыле нам ещё не удалось получить свободу маневрирования… В конечном итоге можно сделать вывод, что у нас имеются все предпосылки, необходимые для разгрома сильной вражеской группировки на восточном берегу реки Маас…»
Несмотря на напряжённую обстановку на всём Западном фронте, Рундштедт был не в состоянии остаться глухим к крикам о помощи, которые издавал Гудериан, и потому он перебросил на Восточный фронт две пехотные дивизии полного состава.
Во второй день рождества головному отряду 4-й танковой дивизии генерала Паттона удалось пробиться к кольцу окружения у Бастони. Тяжёлые американские танки на суше и «кингкобры» с воздуха нанесли решительный удар по противнику и пробили брешь к окружённым частям.
Самая западная точка, к которой удалось прорваться войскам Рундштедта, находилась у населённого пункта Фой-Нотр-Дам, откуда было рукой подать до сверкающего, но недоступного Мааса.
Двадцать восьмого декабря Рундштедт так оценивал общее положение войск:
«В настоящий момент стало ясно, что достижение конечной цели наступления имеющимися силами и средствами не представляется возможным. Обстановка осложнилась тем, что противник повсеместно начинает переходить от обороны к наступлению. И если мы вообще будем способны продолжать наступательные действия, то только с вводом новых сил, способных развить наступление. Предпосылкой же для общего наступления должно явиться полное уничтожение сил противника в районе Бастони…»