Закон Дарвина
Шрифт:
«Спальный район» города Грязи. Российская Федерация
Кто пойдет за изорванным знаменем —
Драться за последний рубеж?!
Защищать бесполезные знания
И нелепость белых одежд?!
Эй, вставайте – кто еще остался?!
Встанем гордым строем среди руин…
Кто еще помнит и кто не сдался?!
Я не верю, что я один
Защищаю свой город!
Одиннадцатилетний Толька влетел в квартиру Пыряевых, тяжело дыша и с огромными
– Маааам!!! Там… там, во дворе… там ребят хватают!
Колдовавшая у плиты Анастасия Игоревна испуганно бросила взгляд на сына, потом – на окно, за которым (пятый этаж), конечно, ничего видно не было. А на шум со двора она давно не обращала внимания.
– Каких ребят? – сердито спросила она. – Ты-то цел?!
– Цел! – выпалил Толька, бешено жестикулируя. – Мы под грибком сидели! А тут грузовики! И эти! И в подвал, там, где, ну, ты знаешь, Фрол со своими кучкуются. И…
– Я тебе сколько раз говорила?! – Полотенце обрушилось на шею ойкнувшего сына. – Я тебе сколько раз повторяла?! Близко к этому Фролу не подходи!
– Мам, да я и не… – попытался было объяснить Толька, но второй шлепок прервал эту попытку:
– А ну, марш к себе и сиди, не высовывайся, пока самого не прихватили! – цыкнула на сына Анастасия Игоревна и, проводив мальчишку в его комнату для убедительности еще одним хлопком полотенца – по шортам, – секунду прислушивалась к шуму со двора.
Потом вздохнула и вернулась к супу…
…В квадрате двора, образованном четырьмя девятиэтажками, было полно народу. Люди стояли на детской площадке, под чахлыми рядами деревцев, около подъездов. В основном взрослые, но тут и там выглядывали любопытно-перепуганные ребятишки. К окнам на всех этажах прилипло еще больше лиц.
Оба выхода со двора были перекрыты машинами – двумя мощными «маками» со знаками миссии ООН на бортах и кабинах и цепочкой американских солдат в голубых касках и нарукавниках. Около «Хаммера» стоял немолодой здоровенный сержант. Американцы, держа винтовки стволами в небо над двором, с равнодушным интересом наблюдали, как с десяток местных курдов в зеленой форме миссии ООН с шокерами и ловчими петлями вытаскивают и выводят из двух подвальных входов орущих, сопротивляющихся мальчишек и девчонок, затягивают в пластиковые наручники и тащат к грузовикам. Над двором стоял гвалт детских голосов и ругани на курдском. Других звуков почти не было.
Кое-кому из беспризорников удалось выскочить в незарешеченные окошки, и теперь они – в основном младшие, те, что потоньше, – издалека поливали матом все на свете и швыряли обломки кирпича. Только рыжая девчонка лет 14, но тоже тоненькая, в рваной на всю длину джинсовке, металась почти под ногами у курдов и кричала пронзительно:
– Люди! Ну люди, что ж вы смотрите?! Да помогите же! Их же убьют! Их же убивать увозят!!! Люди! Люди же!!!
Наверное, отчаяние лишило ее соображения, иначе она вспомнила бы, сколько раз в начале своей беспризорной карьеры кричала почти так же – и вспомнила бы, что никто, никтоее не слышал тогда… почему должен услышать сейчас? Но она продолжала кричать.
–
– Молчала бы, дура старая, – процедил молодой мужик, стоявший рядом, глаза в землю. Бабка переключилась на него, но тот молчал.
Из подвала выволокли рослого, облитого кровью парня. Следом, постанывая и визгливо охая, на руках подельников прибыли двое курдов – у одного явно была пробита голова, у другого что-то с обеими руками. Увидев это, трое или четверо «ловцов» швырнули парня на асфальт и принялись сосредоточенно бить ногами. Он, закрываясь локтями, крикнул девчонке:
– Уходи, дура, младших ув… – и захлебнулся, ботинок врезался ему в горло.
Девчонка вместо этого рванулась вперед – и тут же охотничья петля, под гогот курдов, захлестнула ее шею. Крик перешел в хрип, рыжая обеими руками схватилась за врезавшийся в шею тросик и упала на колени. Лицо ее побагровело…
От людей, стоявших у ближнего подъезда, отделился высокий аккуратный старик с тростью в руке. Он сделал всего несколько шагов – совсем не стариковских, широких и ровных…
– Ввваааа! – взревел державший петлю – палка опустилась на его руку. С перекошенным лицом он дернулся здоровой рукой за шокером – и тут же палка в руке выглядевшего совершенно спокойно старика перебила ему гортань. – Хря, – сказал курд, покорно падая. Старик, ни на кого не обращая внимания, нагнулся к девчонке и стал освобождать ее.
Странным было то, что остальные курды не бросились на старика. Лишь один из них, подбежав к сержанту у «Хаммера», закричал, тыча рукой:
– Миста сажнт, ю си, ю си?! Вис из олд фашист, хи блоу Юсуф фор хис нэшэн энд колор скин! Вис из олд рашен фашист! [3]
Двое солдат, повинуясь молчаливому жесту сержанта, подошли к старику. Он спокойно посмотрел на них снизу вверх и как ни в чем не бывало продолжал растягивать петлю. Потом, отбросив ловушку, помассировал хрипящей и кашляющей девчонке горло и поднялся, держа палку в руке.
Один из американцев ударил его в лицо стволом винтовки…
3
Мистер сержант, вы видели, вы видели? Это старый фашист, он ударил Юсуфа за его национальность и цвет кожи! Это старый русский фашист! (искаж. англ.)
– Ма-мммм!!! – повис над двором одинокий детский крик.
На него обернулись все сразу.
Из подъезда, наискось от места схватки, двое солдат – не курдов – вытащили извивающегося мальчишку лет 12–13, одетого в майку и трусы. Он лягался, кусался и не переставал звать на помощь маму; тапки на левой ноге не было, с правой – слетела, когда солдаты поволокли его через газон.
Толпа заволновалась.
– Это ж не беспризорный!
– Это учительницы сын, из 27-й!