Закон Единорога
Шрифт:
– Бредит, бедняга…
– Нет, Лис, ты опять ошибаешься. Ты не знаешь нравов этой страны, – печально промолвил я. – Тебе еще предстоит узнать, что такое куртуазная поэзия…
Подоспевшая Лаура с полосами холстины захлопотала над несчастным, перевязывая его раны.
– О, какое счастье! – шептал он. – Каждая капля моей крови – это в твою честь, несравненная Лоба!
У Лауры-Катарины по щекам скатились две слезы умиления.
– Ах, как это прелестно! Вальдар, а ты мог бы вот так ради меня… – она осеклась и с испугом взглянула мне в глаза. – Впрочем, нет! Я никогда бы себе не простила,
Лис посмотрел на меня с каким-то странным выражением и вопросительно кивнул на удаляющихся собак.
– А?!
– У-у… – отрицательно покачал головой я.
– Тогда поехали, – Рейнар занял место на передке фургона. – Ваше высочество, – поторопил он Лауру, – мы должны спешить. Здесь недалеко, близ Лангони, есть августинская обитель, там святые отцы помогут этому мученику любви, а то как бы его прекрасная дама не узнала о проделках своего пылкого воздыхателя из надписи на надгробном камне.
– А, Пьер Видаль! – поглядев в лицо искусанного бедняги, протянул брат-привратник. – Эй, Николя! – кивнул он юному послушнику, задумчиво ковырявшему пальцем в носу. – Беги к отцу Асуфию, скажи, что энц Видаль снова при смерти.
– А что, это с ним уже бывало? – задал я вопрос монаху.
– Конечно, – равнодушно ответил тот. – Прошлый раз, когда он влез ночью в спальню графики де Барраль и «похитил» у нее поцелуй, разгневанная дама велела гнать его из своих владений, что, вы думаете, сделал этот несчастный? Он взобрался на старую римскую колонну… здесь, знаете ли, по дороге на Родез еще осталось несколько… Так вот, Видаль три дня не ел, не пил, не спал, а лишь читал всем встречным стихи в честь своей прекрасной дамы.
– И что? – заинтересовался Лис похождениями своего коллеги.
Августинец индифферентно завершил:
– Что? К концу третьего дня ее светлость была вынуждена смилостивиться, иначе бедняга отдал бы Богу душу, да и крестьяне жаловались… Да разве все упомнишь… Одно слово – трубадур!
Это слово в его устах звучало как диагноз безнадежно больного. Сдав спасенного нами пиита в заботливые и привычные руки отца Асуфия, я поинтересовался у привратника-августинца:
– Скажите, святой отец, есть ли при монастыре странноприимный дом? Мы очень устали с дороги.
– Конечно, – монах оживился. – Если господа изволят немного подождать, я спрошу у отца настоятеля соизволения предоставить вам кров. Надеюсь, вас не затруднит назвать свои имена?
– Нисколько, – вежливо ответил я.
Услышав наши титулы, привратник любезно кивнул и поспешил известить аббата о нашем прибытии. Спустя несколько минут он появился перед нами вновь и, поклонившись, произнес:
– Его преосвященство папский нунций отец Ар-нольдо и его преподобие отец-настоятель просят вас оказать им честь быть нашими гостями. Прошу вас, господа, следуйте за мной!
– А что, его преосвященство нынче здесь? – немного удивился я. – Я полагал, он в Нарбоне.
– Нет, отец Арнольдо сейчас находится в инспекционной поездке по монастырям, – пояснил священник. – В стране неспокойно… Катарская ересь, подобно проказе, распространилась повсюду… Вот, недели две тому назад в Кастре банда еретиков ворвалась
Я галантно помог сойти с возка Лауре-Катарине, Сэнди, как подобало образцовому оруженосцу, пристроился сзади, и мы чинно двинулись за нашим проводником.
…Скромная монастырская трапеза была завершена. Правда, ее скромности вполне хватило бы, чтобы насытить десятка два изголодавшихся кнехтов, но я был уверен, что все эти горы недоеденного мяса, рыбы, соусов и тонких вин, уносимые расторопными монахами на золотых и серебряных блюдах, пойдут впрок и помогут святым отцам воочию оценить милость Господню. Белые холеные пальцы прелата, унизанные перстнями стоимостью с целое аббатство каждый^ в молитвенном жесте сошлись под пухлым двойным подбородком.
– Возблагодарим Господа, дети мои, – приятным бархатным баритоном произнес папский нунций.
– Аминь, – отозвались мы.
Изысканное общество, собравшееся за столом, состояло из отца – настоятеля, нашей четверки и отца Арнольд о, известного в этих краях под именем Аббат Аббатов. Я с интересом разглядывал эту известную личность, слывшую едва ли не вторым человеком у апостолического престола. Он был высок, весьма дороден и благообразен, как фасад соборасвятого Петра в Риме. Лицо с мясистым носом было не лишено привлекательности, умнью карие глаза смотрели ясно и чуть насмешливо. Весь его холеный аристократичес кий вид наводил на мысль о небезосновательности слухов, намекавших на его герцогское происхождение.
После окончания трапезы сама собой потекла неспешная учтивая беседа. За окнами быстро темнело…
– Прошу простить меня, господа, – принцесса едва сдержала зевок. – Но я вынуждена удалиться…
Мы с Лисом и Сэнди поднялись из-за стола и поспешили откланяться.
– Мессир Вальдар, – услышал я за спиной голос отца Арнольдо, – вы играете в шахматы?
– Да, ваше преосвященство, – остановившись, ответил я.
– Тогда сделайте милость, возвращайтесь сюда после того, как проводите свою очаровательную невесту, – карие глаза Аббата Аббатов масляно взблеснули. – Составьте мне компанию. Представляете, во всей обители нет человека, посвященного в тонкости этой игры.
Я кивком головы поблагодарил господина нунция и вышел. Он посмотрел на меня с нескрываемым сожалением.
– «А вас, Штирлиц, попрошу остаться», – услышал я по мыслесвязи цитату из любимого рейнаров-ского сериала. – Бедный ты, бедный… Всем бай-бай, в люлю, а тебе вращать колеса истории! А впредь тебе наука! В следующий раз будешь выбирать монастырь для стоянки – ищи женский. И Лауре спокойнее, и нам с Сэнди веселее, – хохотнул он.
Процедура отхода ко сну моей уставшей невесты не заняла много времени. Напутствованный ее поцелуем на победу в шахматном поединке, я оставил Лауру отдыхать и направился обратно, вспоминая на ходу хитроумные комбинации игры, которыми надеялся порадовать его преосвященство.