Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
Ага, да ладно.
Делианн как-то спросил: хоть одно мое дело окончилось без кровавого насилия? Может, в следующий раз смогу ответить.
Полная ночь. Луна гладит вершины гор серебряной кистью. Мерин даже не поднимает головы, пока я снимаю удила и ремни. Режу подпругу, позволяя седлу свалиться в грязь.
Ангвасса выходит из двери.
– Любовь Хрила восстановила ему руку, как и ожоги другого человека.
– Ага, спасибо.
– Я бросаю быстрый взгляд. Она взяла одну из бочек с элем, обвязав
– Вижу, Любовь Хрила также восстановила запас пойла.
Она ставит бочку в грязь.
– Еще не оценила качество. К лучшему. Алкоголь мешает мне видеть несовершенства окружающих.
– Что это, оскорбление? В следующий раз получится лучше.
– Ты провоцировал, - говорит она. Мягко. Без обвинительной гримасы.
– Не появись я, он был бы мертв. Возможно, ты тоже.
– Если бы не было тебя, я подкрался бы незаметно.
– Ты решил его убить прежде, чем вошел внутрь. И атаковал, когда мог бы ретироваться.
– Его никто не заставлял вытаскивать нож.
– Больше никаких отрицаний?
– Нечего отрицать. Он жив. И временно здоров. Кому какое дело, кто первый начал?
Отрезаю переметную суму и вытряхиваю ее. Набор инструментов и пакет сушеного мяса валятся наземь рядом с седлом.
– Если не против, проверь другие, ищи зерно или сухофрукты. Думаю, мой коник голоден.
Пока она ищет, я набираю воды из ближайшей поилки в суму. Треть успевает вытечь через швы, пока я несу ее мерину, но это неплохо. С водой нужно быть осторожным, я не знаток и не понимаю, насколько он обезвожен, но нельзя давать слишком много.
– И что это за лошадь, если ты готов за нее убить?
– За него.
– Я несу еще воды.
– Не в нем дело. В той, что поступает с лошадьми вот так. С любыми.
– Не похоже, что он страдает.
Я держу суму, конь снова пьет.
– Ты не знаешь, как смотреть.
– Простишь, надеюсь, мои слова? Лошади, в конце концов, всего лишь живность. Скот.
– Так их видим мы. Но они не такие.
– Я пожимаю плечами.
– Если я сочту тебя двухгрошовой шлюхой, сосущей прямо за стойкой бара - чем это делает тебя?
Лампа дает мало света, но я вижу сведенные брови.
– Это делает тебя, - говорю я серьезно, чтобы не приходилось гадать, - Легендарной Леди Ордена Хрила.
– Да, - отвечает она легко.
– Понимаю. Я та, кто я.
– Верно. А что будет со мной за подобные оценки?
След улыбки.
– Потеря сознания. Или смерть.
– Вот почему так удачно, что большинство лошадей добрее тебя.
– Я смотрю искоса.
– Почему-то вспомнилось, как хриллианцы относятся к огриллонам.
Она каменеет.
– Огриллоны не милашки.
– Зависит от смысла этого слова.
– И их вовсе не угнетают на Бранном Поле.
– Нет? Останови одного из ваших драных
– Если огриллоны правили там, где ныне правит Хрил...
– Рабовладение портит обе стороны. Ты видишь так, они - совсем иначе. Не знаю, ранит ли тебя это или ты лишь прикрываешь дерьмо, да и плевать мне. Так и так, это уродливо.
– Если тебе все равно, зачем говоришь?
– Потому что тебе не все равно.
– Бросаю пустую суму.
– Тут ты не вольна. Такая, какая есть.
– Урок твоей лошадиной ведьмы?
– Она не моя. Скорее я - ее. Ну, не совсем. Обычно она всего лишь не убегает.
– Должно быть, необычайно терпелива.
– Ты не поймешь, что такое терпение, пока не встретишь ее.
– Я снимаю поводок с одного из крюков и завязываю у мерина на шее.
– Пойдем.
– И куда нам идти?
– Вверх по реке. Недалеко.
– Кладу на плечо свой мешок.
– Нужно отойти от города.
– А его снаряжение?
– Оставим. Бери свой тюк. И бочку.
– Что будешь делать без седла и удил? Отпустишь коня?
Я улыбаюсь.
– Увидишь.
Мерин бредет впереди; похоже, он движется слишком медленно и осторожно потому, что ожидает кнута вне зависимости от избранного поведения. Слишком пугливый, чтобы дать мне приласкать себя, он даже не смотрит в глаза, и всё, что могу - тихонько гудеть: - Хорошо, большой парень. Идем. Еще немного. Иди. Всё хорошо.
Я бурчу почти неразборчиво, ведь слова не важны, важен звук голоса, спокойного человеческого голоса, без гнева и угроз. Голоса, который не похож на крик того мерзавца, у которого я его забрал.
Нам не приходится уходить далеко. В сотне ярдов от последних домов натыкаемся на широкий пустырь, сорняки и кусты вдоль ручья, что вьется к реке. Я снимаю веревку и отступаю, и бедная затраханная скотинка даже не опускает голову к траве. Следит за мной белым краем левого глаза, соображая, как именно я ему сделаю больно.
Я обхожу его, почти на расстоянии руки, и подмигиваю, продолжая говорить.
– Не бойся. Не обещаю, что тебе не будет больно, лишь что я никогда тебя не ударю. А если смогу облегчить боль, сделаю что нужно. Я не привык быть таким, но всё меняется. Не бойся.
– Говоришь с ним, как с личностью, - тихо произносит Ангвасса.
– Как будто он поймет.
– Он понимает. Не так как ты, осознавая смысл слов. Ну, я так не думаю. Хотя кто знает? Лошади глубоки.
– Но откуда ты знаешь, что он вообще понимает?
Пожимаю плечами: - Я видел. Когда говоришь им правду, они понимают.
– Так чего он сейчас боится?
– Возможно, что я передумаю.
Медленно и осторожно Ангвасса садится на землю.
– Начинаю понимать, почему ты хотел убить того человека.