Закон популярности
Шрифт:
– Вот именно, что это Васильев. – Чтобы показать, что она к этому делу не хочет иметь никакого отношения, Маканина спрятала руки в карманы брюк и демонстративно перекатилась с мыска на пятку и обратно. – Ты бы еще Беленькой предложила его спасать, то-то Стешка обрадовалась бы!
– Тебе его не жалко?
– Ты издеваешься, да? – Лицо Олеси стало злым. – Сначала ты меня посылаешь далеко и надолго, потом ваша компания во главе с Васильевым устраивает мне веселую жизнь в Питере, доводит Галкина до того, что он громит кабинет химии и его выгоняют из школы, издеваетесь над Беленькой, так
– Ты чего?
Лиза, не ожидавшая такой волны ярости, растерялась. Она даже оглянулась, чтобы убедиться, что, в случае чего, пути отступления у нее есть.
– Ольга Владимировна сказала, что ему по-любому помочь надо. Что сам он не выкарабкается. Она бы с ним сама поговорила, но он ее не слышит. Вот она и попросила помощи у нас. Ты не представляешь, какая она умная! Она даже точно угадала, что от Васильева Ксюха ушла.
– Да об этом только слепой не знает! – фыркнула Олеся. – Кстати, вот к Рязанкиной и топай за спасением. Может, в ней былые чувства проснутся, и она протянет утопающему руку помощи?
Курбаленко бестолково хлопала глазами, не зная, что теперь делать. И словно помогая разрешить столь неприятную ситуацию, на головы им обрушился звонок. Лиза дернулась туда-сюда, решая, успеет она позавтракать или стоит сразу бежать на урок. А ведь еще где-то бродил неприкаянный Васильев, с которым тоже надо было что-то сделать.
Курбаленко стукнула кулачком о ладонь и решительно побежала к раздевалке. Для начала надо было убедиться, что Васильев остался в школе, а потом уже придумывать, куда идти. Идея с Рязанкиной ей очень понравилась. Правда, они уже какое-то время не общались, да и Ольга Владимировна просила не очень распространяться об Андрюхиных проблемах. Но кому же о них рассказывать, как не Ксюхе? Если Рязанкина сможет помириться с Васильевым, тогда ничего страшного с ним уже не произойдет.
– Можно я позвоню? – просочилась она в дверь приемной.
– Разве сейчас не урок? – нахмурилась девочка-секретарь, любившая строить из себя очень важную особу.
– Мне и надо сказать, что идет урок, – ляпнула первое, что пришло в голову, Лиза.
– Только быстро, – величественно разрешила секретарь.
Курбаленко пробежала пальцами по кнопкам и замерла, мысленно придумывая первую фразу – надо было убедить Рязанкину как можно быстрее прийти в школу и здесь уже уговорить ее не отвергать Васильева окончательно и бесповоротно.
Начать надо было как-то так: «Ксюха, дело на миллион!» Или «Васильев повесился! Срочно приходи!» Хотя про повесился не подойдет.
Она покосилась на занятую своими бумажками секретаршу.
Тогда так: «Где тебя носит? Ты самое интересное пропустила! Бери Гребня и быстро чеши сюда…»
Или…
Про «или» додумать она не успела, потому что зуммер отсчитал последнюю цифру в номере телефона, щелкнул и дал дробные гудки. Занято.
Она медленно опустила трубку на рычаг, а потом, словно не поверив собственным ушам, тут же подняла ее.
– Я быстренько! – и начала стремительно набирать знакомый номер.
Занято.
Мало того, что Ксюха с уроков смоталась, она еще и на телефоне висит!
– Давай, давай, – подогнала ее недовольная секретарша. – Мне работать надо!
Лиза вышла в холл первого этажа и медленно побрела к лестнице. Литература у них была на четвертом, и теперь нужно было придумать какую-то уважительную причину для Галины Георгиевны, чтобы оправдать свое опоздание на урок.
Курбаленко легко взбежала наверх, не заметив под лестницей перед входом в физкультурную раздевалку вжавшегося в угол Васильева. В руке у него был сотовый телефон с медленно гаснущим экраном.
И зачем он позвонил Рязанкиной? Что он от нее хотел? Чтобы она его поняла? Ха! Нашел к кому обратиться! По пониманию и сочувствию у них в классе специалист Смолова. Можно было смело идти к ней и рыдать о собственной неприкаянности – выслушает и посочувствует. Только кому нужно ее приторное сочувствие!
От досады, что все так складывается, Андрюха стукнул кулаком по стене и даже не почувствовал боли. В ушах стоял равнодушный голос Ксюхи. Нет, ей ни до чего нет дела. Нет, она ничего не хочет. Нет, он может катиться куда подальше…
Еще совсем недавно этот голос был другим. Совершенно другим! И вот теперь он все потерял! А потому что она дура, дура, дура! И не хочет этого понимать!
Как же ему без нее погано.
Идиот! Он предложил ей встретиться и поговорить. А она отказалась.
Отказалась, отказалась… И теперь вокруг пустота. Полная пустота. Как будто кто нарочно собрал все вместе и вывалил на Андрюху. Он давно готовился, подстраивал, подсматривал, и в нужный момент толкнул под локоть. Сорванная вечеринка, уход Ксюши, скандал с Быковским, результаты теста, конфликт с ашками, неприязнь Червякова – как по заказу все одно к одному, и ни одной души, способной или хотя бы желающей помочь.
На Васильева навалилась тоска и безысходность. Идти больше было некуда, все вдруг стало скучным и предсказуемым. И чем больше он пытался найти, что же ему делать, тем больше убеждался, что сделать уже ничего нельзя. Ксюха не вернется, класс не успокоится, Червяков добьется его исключения. А что потом? Истерика матери, очередные крики, что он испортил ей жизнь, что в сорок она никому не нужная старуха, бессмысленные ухмылки дяди Миши.
Ну, почему, почему все это случилось именно сейчас и так сразу?
В своих бедах он был готов обвинить кого угодно – Рязанкину, тупого математика, глупую психологиню, приставучую Курбаленко, занудную Маканину. Все виноваты в его гибели. И когда его не станет, они станут плакать над его гробом, а он будет с немым укором смотреть на них и ничего не скажет. Так и уйдет в туманную даль, а они останутся жить со своей виной, которая под конец так же уничтожит их, как когда-то они уничтожили его.
Все это вдруг сложилось в такую ясную и простую схему, что Васильев немного успокоился.