Закон вечности
Шрифт:
У Бачаны пересохло в горле... Все перечисленное врачом стоило вдвое дороже названных лекарств. Он долго стоял молча, не двигаясь, потом достал из кармана направление, аккуратно расправил его, положил на стол и так же молча направился к двери.
– Куда ты, парень?
– окликнул его врач.
– Пойду я, дядя Евгений, сам как-нибудь справлюсь со своей болезнью, - сказал Бачана хмуро.
– Погоди! Зайди в аптеку, купи гематоген, пей по чайной ложке три раза в день. Полезно это...
– Врач
– На вот, возьми...
Бачана взял деньги и положил рядом с направлением.
– Деньги даст дедушка... А вам большое спасибо, дядя Евгений! Бачана открыл дверь.
– Скажи деду, пусть заглянет ко мне.
– Болеет он, дядя Евгений, трудно ему ходить, - солгал Бачана.
– Тогда передай ему...
– Слова застряли в горле у врача.
– Что передать?
– Передай, чтобы...
– Голос у врача прервался.
– Да ты не бойся, сынок! Еще не поздно! Ты парень крепкий, куда там болезни до тебя!
– Что передать деду, дядя Евгений?
– А вот что!
– взорвался вдруг врач.
– Пусть он, несчастный, немедленно распродаст все - дом, двор, душу и плоть свою и купит тебе пенициллин! Слышишь меня?! Немедленно!
Врач кинулся к столу, схватил направление и деньги, изорвал их в клочья и подбросил к потолку, потом повернулся с изменившимся лицом к Бачане и крикнул:
– И я после этого называюсь человеком?! Я называюсь врачом?!
Не выдержав взгляда врача, Бачана вышел из комнаты.
– Тетя Аграфена, дай мне две бутылки гематогена. В воскресенье продам в Чохатаури персики и рассчитаюсь с тобой, - попросил Бачана провизора, когда они остались в аптеке одни.
– Для чего тебе, парень, гематоген? Его пьют чахоточные.
Бачану пробрала дрожь, ладони у него вспотели, ноги ослабли. Так прямо и громко никто еще при нем не упоминал названия этой страшной болезни.
– Для дедушки... Евгений ему посоветовал... Помогает, говорит, при слабости...
– Бери, сынок, бери... Да только... Сомневаюсь я насчет твоих персиков...
– А что, дорогое лекарство?
– Девять шестьдесят бутылка...
– Тогда дай одну бутылку. Деньги отдам в воскресенье.
– Что с тобой, сынок? Отчего ты побледнел?
– спросила участливо Аграфена.
– Да нет, ничего, я вообще бледный.
– Бачана взял бутылку, вышел из аптеки и, чтобы не упасть, присел на прогнившие ступеньки лестницы.
– Здравствуй, дядя Глахуна!
– Здорово! Да только не признал я тебя...
– сощурил глаза заведующий фермой.
– Бачана я, внук Ломкацы Рамишвили.
– Ну и вымахал, парень!
– удивился Глахуна.
– Как поживает дед?
– Да так...
– Мда-а... Потерять таких сыновей... Как еще душа в нем держится... Ты которого?
– Старшего.
–
– Да.
– Эх и отец был у тебя! В твои годы один, с голыми руками ходил на медведя!.. Так что нужно Ломкаце? Без дела ты не пришел бы ко мне.
– Дядя Глахуна, возьми меня на ферму пастухом...
– Мал ты еще, сынок, не угнаться тебе за козами да телятами.
– А отец, говоришь, в мои годы на медведя ходил?
– Так твой отец был здоров как бык, а ты? Дунь на тебя - полетишь вверх тормашками. Сколько тебе лет?
– Пятнадцать!
– А дед? Отпустит он тебя?
– Если будет твое согласие, отпустит!
– Да как же мне согласиться! Дед ведь знает лучше меня, каков труд пастуха в горах!
– Прошу тебя, дядя Глахуна!
– Не могу, сынок!
Губы у Бачаны скривились, глаза наполнились слезами.
– Не отказывай мне, дядя Глахуна!
– Да что это тебе так приспичило?!
– Чахотка у меня, дядя Глахуна!
– Бачана проглотил слезу.
– Молчи, дурачок! Разве можно так шутить?!
– рассердился Глахуна.
– Дядя Евгений сказал... Будешь, говорит, есть много масла, пить много молока, дышать горным воздухом, сумеешь, говорит, осилить свою болезнь...
– Убей меня бог!
– застонал Глахуна Керкадзе, обнимая Бачану.
– А вдруг простудишься в горах под дождем да снегом? А вдруг умрешь? Что мне тогда делать? Как взглянуть в глаза несчастному твоему деду? Мальчик мой дорогой! Тебе не горы да леса, а перины нужны да пуховики!
– Не отказывай мне, дядя Глахуна!
– Бачана обнял Глахуну и заплакал.
– Хорошо, хорошо, дорогой! Возьму тебя с собой, птичьим молоком буду поить тебя, не то что козьим! Буду беречь как зеницу ока! За два месяца откормлю тебя так, что будешь одной рукой валить трехлетнего бугая! Молчи, молчи, дорогой мой, не плачь! Что нам болезнь! Чихать нам на болезнь! Да перестань же, сукин ты сын!
Бачана давно уже перестал плакать, но теперь плакал, как маленький, Глахуна Керкадзе, и некому было унять его...
Двадцать три коровы, два бычка, двадцать семь коз, три лошади и один кабан - вот и все поголовье скота, молочного и мясного, которым располагал Кведобанский колхоз летом 1943 года. Ферма стояла на горном пастбище, на склоне Чхакоуры, в окрестностях Бахмаро. Летом колхозники вместе с общественным стадом гоняли на пастбище и собственный скот - больше негелей и телок, ибо поступиться дойной коровой на три-четыре месяца в те голодные военные годы люди, конечно, не могли.
Жалкое богатство ста двадцати дворов охраняли две овчарки и трое мужчин - заведующий фермой Глахуна Керкадзе, Сипито Гудавадзе и Иона Оранвелидзе. Бачана был четвертым, но его никто всерьез не принимал.