Заметки на полях
Шрифт:
Аня потрогала наушники пальчиком, о чём-то думая. Посмотрела в окно. Если бы встала и подошла, увидела бы внизу, на лавочке, мою маму.
— Почему решил вернуть?
— Мы будем наушники обсуждать? — развёл я руками.
— Мне это кажется важным. Выглядит так, будто ты меня отталкиваешь.
— А… Ясно. Значит, это — ваш сеанс. Ну окей, давайте разбираться с вашими тараканами. Я вечером в субботу подключил наушники — и что бы вы думали?
— Что? Не работают?
— Ещё как работают! Одно ухо.
— Но они же совсем новые, — недоумевала Аня.
— Да к наушникам никаких претензий. Я тоже не сразу допёр. У меня магнитола «Атланта» с одним динамиком. Монофоническая. И в наушники, б**дь, музыка идёт на один канал! Можете себе такое представить? Один, мать его, канал! О чём думали эти хреновы китайцы? Что вообще нужно иметь в башке, чтобы сделать монофонический магнитофон? Получается, и головка считывает только один канал, что ли? А второй, значит, по боку? Это дурдом. Мир, в котором возможно такое, обречён.
Лицо Ани расслабилось. Вот ведь тоже, мнениезависимая. Ну как такой человек может работать психологом? Да она ж сопьётся через год, господи…
— Ты поэтому так расстроен? — спросила Аня.
— Ну… основная причина, да. Не считая того, что мама подменилась, чтобы свозить меня сегодня сюда.
— Этому была какая-то причина?
— Так, мелочь… Я в субботу с пацанами завод грабил. И нас спалил Катин папаша, чтоб ему земля стекловатой была.
— Он умер? — встревожилась Аня.
— Да если бы… Живее всех живых. Мама с ним по телефону разговаривала. Он ей знатно в уши насвистел. Какое я говно, и как меня к приличным людям на пушечный выстрел подпускать нельзя.
— Ох…
— Да… А вечером Катя позвонила. Он в магазин вышел, мама ей разрешила. «Вы имеете право на один телефонный звонок». Подробностями грузить не буду, но вкратце суть: «Нам лучше с тобой расстаться, это ради нашего же блага». Плюс, всхлипывания. Да, пожалуй, всхлипывания — это немаловажно. Учтите их, когда будете составлять мою сегодняшнюю психокарту.
Аня откинулась на спинку стула, закрыла лицо ладонями. Я смотрел на неё и не чувствовал ничего. Вот уже больше суток я либо не чувствовал ничего, либо погружался в кромешную безысходность, где меня будто ножом по сердцу резали.
Какое-то крохотное успокоение давала мысль о том, что я не обязан жить эту жизнь. Свой выбор я сделал давно, и выкрутасы дяди Пети меня, по идее, вообще не должны заботить. Что он там гнал? Что в этом мире у Сёмы, цитирую, «всё в ёлочку должно быть»? В п**ду такие ёлочки, если честно.
— Но это же бред! — воскликнула Аня, опустив руки. — Сейчас ведь не Средневековье!
— Некоторым удобнее жить в Средневековье, — усмехнулся я. — Прелесть, а не эпоха. Сри, где хочешь. Кто не нравится — латной перчаткой в морду. Индульгенции недорогие. Книжки читать не надо. Паши себе да паши, либо на лошадке гарцуй. Одна беда — дамы ноги брить не научились. Но оно, после пары чарок, и по фигу.
— И что ты собираешься делать? — спросила Аня.
Я помолчал, обдумывая этот вопрос. Давно уже думал. Почему, собственно, решил, что ответ придёт именно сейчас? Глупо. Чего резину за яйца тянуть…
— Ничего.
— Как так — ничего?
— Я ничего не могу, Аня. Совсем. Я не могу прийти к ним в дом, надавать этому упырю по морде и заставить его относиться к дочери по-человечески. Я не знаю, что у него в башке. Может, он латентный педофил, и у него на неё стояк. Может, и не латентный. Может, он просто говно. И… — Тут я вспомнил улыбочку, с которой он отвернулся от меня, проезжая мимо. — И мне кажется, что последний вариант таки правильный. Да, у меня теперь появились крутые друзья. Теоретически я могу устроить ему гоп-стоп с арматурой и битами. Но после такого человеку свойственно восстанавливать свой авторитет. А восстанавливать он пойдёт к Кате…
Судя по лицу Ани, она сдаваться не хотела. Глаза её пылали, руки сжались в кулаки на столе.
— Семён, я не верю, что ты просто так сдашься. Представь, что тебе не двенадцать, а тридцать лет. Что бы ты сделал?
— Пф! Элементарно. Переспал бы с Катей, уговорил молчать о беременности до тех пор, пока аборт было бы уже запрещено делать, а потом женился. Поступками всё решается очень просто.
Аня мужественно подобрала челюсть, отвисшую после моего заявления.
— Так, — сказала она. — Ясно. Лучше не представляй такого.
Ей удалось меня немного развеселить. Я повозился на стуле, закинул ногу на ногу. С улыбкой посмотрел на Аню.
— Всё-таки почему ты мне поверила? Ну, насчёт тридцати лет. Скажу честно: я бы не поверил.
— Словам я бы тоже не поверила, — ответила Аня. — Но поведение — другое дело. Ты — самый удивительный человек из всех, кого я знаю…
— И это значит, что я не могу лгать?
— Я много думала, Семён. Я теперь понимаю, что ты каждым своим действием подтверждаешь свои слова. Ты играешь в подростка, когда тебе хочется. А когда не хочется, ты просто… просто очень усталый взрослый.
Усталый… Тут она в самую точку попала. Я действительно с вечера субботы чувствую себя таким усталым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
— То, что выглядит так, не обязано быть таковым на самом деле, — тихо сказал я. — Иллюзии очень легко делаются. Зря я тебя убедил…
— Семён…
— Джеймс Партер. Знаешь такого?
Аня покачала головой.
— Ну да, ты же с порнухой не дружишь, я забыл. Так вот, речь пойдёт о порнухе. Можно?