Замок Эйвери
Шрифт:
Так и будем жить в Школе в одних комнатах, а если и покосится кто косо, так ведь только на меня… Да и то, не покосится с того вечера, когда в тех ещё, тогда наших с Люпином, апартаментах собрались все, буквально все преподаватели и даже мадам Пинс внесла неожиданную, но такую необходимую лепту в умиротворение зверя, а ведь был же ещё и мистер Аргус Филч со своей молоденькой самочкой лазиля. Первые из профессоров ещё застали меня в унизительной позе - на четвереньках, а по ногам уже текло… Я был в таком шоке от унижения и боли, что не сообразил… сразу рухнуть на кровать, укрывшись пледом, а сделал это много, много позднее. Но мне не стыдно после этого возвращаться назад, в мою,
Я склоняюсь меж ветвей к любовнику и спрашиваю:
– Не спеть ли монсеньору балладу, рондо, флажолет или просто песню?
Что скажет на это благородный монсеньор?
– «Благородный монсеньор» скажет сиятельному графу: «А спой!»
Pour la pr'esent, pensant au faict d`amours,
Je suys troubl'e, car j`ay congneu tousjours
Que loyalt'e n`a point de r'ecompense.
Et que les folz obtinnent la duspence.
D`avoir fruict qui en vien tous les jours.
Cueur f'eminin se mu"e et prent son cours,
Comme lune estant en son d'ecours:
Conclusion, c`est toute pestilence
Pour la pr'esent.
Anyuit aym'e, demain estre au rebours:
Si vous comptez, vous errez, au fraiz lours,
Que le pourchatz ne vault pas despence;
Car vous voyeez qu``a l`heure que l`on pense
Estre en la ville, on n`eat pes aux faulxbourgs,
Pour lа pr'esent.
– Рондо Жана Моро посвящается всем несчастным любовям на земле и, особенно, коварству женщин.
– Почему коварству?
– Об этом поётся во втором куплете печального рондо, неужели ты совсем ничего не понял, Блейз?
– Понял, напротив, достаточно много - язык даже несколько напоминает революционные петиции восемнадцатого века, но опять же: только слова по отдельности, а не все стихи полностью. Так подавай же перевод, сиятельный.
– Нет - сначала я пригублю коньяк, - говорю я и выпиваю рюмку маленькими и, почему-то, более жгучими, чем прежде, глоточками.
– А ведь признайся, Блейз, ты что-то подмешал мне в коньяк, чувствую это на вкус.
– Прости, лю-би-мый, - сердце моё сжимается, - но этот коньяк - не из твоих, хоть и превосходного качества, но покупных бутылок, а разлит из одной моей дубовой бочки… Тоже мне, собрались двое горе-отравителей. Я послал воробья через Ла-Манш, привязав к лапке послание на папиросной бумаге, он доставил его в моё поместье в Бретани - Ла-Виернь, тамошнему управляющему - я очень редко бываю там. Тот прочитал написанное и доставил уже на пергаменте с совой сообщение в Сен-Мари-де-Обижье тамошним эльфам, их, как это, а, Матерь, выучена читать по слогам, и voil'a!
– несколько ящиков приплыли в Британию на маггловском корабле, а сегодня, незадолго до таможенного терминала, с ними аппарировал управляющий Забини-Мэнора, и вот, вон она, в траве, сейчас призову и покажу.
Блейз протягивает мне коньячную бутылку с красиво наклеенной этикеткой «Le Sainct-Mаrie-de Obigieur cоgnac».
Глава 17.
– Ну как, убедился, Фома неверующий, что не травить я тебя собирался с тех пор, как впервые мы сидели у тебя в саду, а угостить настоящим французским коньяком из бочки?
– Это же сколько волшебников ты вытряхнул из их тёплых болот, уму непостижимо. Вот так Малфой и торговал контрабандой…
– Люциус или Драко?
– Последний, - цежу я.
– А я его знал, нас даже представляли друг другу.
– И где же?
– я стараюсь,
– Позволь, угадаю.
– Попробуй, Сев, но эта задачка - не из простых.
– Ну тебя, не буду и гадать.
– Ты знал графов Уорси лично?
– Нет, но их дочь была моей Избранницей.
– О-о, да-а, они так клеветали на тебя, но я им не верил. Да не о ней разговор. Собственно, с Малфоем меня познакомили в один из той сущей пары , когда я бывал в «весёлом замке», но мне там не понравилось - слишком грубые, некуртуазные нравы, и Драко Малфой тоже показался мне грубым и неотёсанным, а уж когда я узнал, что он спит с магглами обоих полов, я лишь больше укрепился в собственном мнении, и не его, а наша с тобой бисексуальность тому виной, как понимаешь. Помнится, он всё хотел познакомить меня с его друзьями, и я выспросил у него несколько фамилий, оказалось, все они - выросшие совершеннолетние дети Пожирателей Смерти, а моя семья так и не поддалась неприкрытому подкупу, лести и даже угрозе уничтожения, исходившей от Волдеморта с «благородной» целью, чтобы отец, а за ним - и я, тоже надели бы маски и плащи истязателей и убийц. Разумеется, на время всей этой вакханалии семья эмигрировала во Францию, а меня оставили доучиваться в Хоге, но летом за мной лично презжал отец, чтобы сопроводить наследника к матери.
На шестом курсе я стал, как и многие, совершеннолетним, и отец приказал мне жениться на заждавшейся Персуальзе. Я бросил школьную подружку Элизабет Эйвери, действительно просто подругу и, главное, своего первого возлюбленного - Эрни МакМилана из Дома Хельги Хаффлпаф, да, я не чурался связи с «барсуком» потому, что мы крепко любили друг друга.
Ну, а дальнейшее - о двух беременностях жены и прочем, ты знаешь.
– Я не знаю только, как ты попался в лапы Горту.
– Очень просто - он долго и искусно, и вежественно, соблазнял меня, около полугода или даже больше, но наутро после нашей чудесной первой ночи он полез насиловать меня, а я выдал себя, забросав его огненными стрелами, тогда он извинился за несдержанность, рассыпаясь в комплиментах моей «чрезвычайно притягательной» красоте и ссылаясь на долгое воздержание. Я наивно поверил ему, мы прожили около месяца нормально, но когда я заметил Горту, что мы не сходимся темпераментами, вместо ответа он принёс мне деликатесов, я тут же уснул, а проснулся уже в ванне, полной воды…
Ну, вот теперь ты знаешь всё, так, будь добр, переведи мне рондо «А теперь… " или как ты там это уложил в размер, прошу, Сев. Мне необходимо отвлечься, понимаешь? И сотвори мне сигарету, пожалуйста, нет, лучше две - заодно и лёгкие «прочищу».
Вместо ответа я пою, растягивая особенно длинные здесь гласные:
В сей горький час в дела любви я вник
И загрустил, ведь я давно постиг,
Что верностью не заслужить награды
И что плоды сорвать в саду услады
Скорей сумеет лжец и клеветник.
Да, женская любовь меняет лик
И тает, словно месяц - чаровник;
Повсюду вижу я следы распада
В сей горький час.
Вчера любил, на завтра изгнан в миг;
Напрасен труд, как не был бы велик -
Вот мните Вы, считая дни осады,
Что в город ворвались, пройдя преграды, -
А полк Ваш и в предместье не проник
В сей горький час.
– Да уж, вот оно как - «в сей горький час»! Ну, ты и умник, Сев, так играть словами, я бы не смог. Вот числами, цифрами, рунами - это да, я - мастер, - смеётся Блейз после, как мне кажется, вовсе не смешного рондо.
– А ведь на тебя и в моей специальности управы не найти!