Замок Эйвери
Шрифт:
– Для кого?
– Конечно же, для принявшего дар.
– Это французская примета, наверное.
– Нет, итальянская, но я перенёс её и в Британию, вслед за отцом.
Сев, п-поцелуй меня, мне было без тебя так, словно из жизни изъяли квинтэссенцию.
Я зарываюсь в чёрные жёсткие кудри на затылке и притягиваю его, пока ещё сомкнутые, но не сжатые, губы к своему рту и целую, жаждая его сладости, языком пробегаюсь по безукоризненным зубам, выпиваю влагу его рта и посасываю язык, такой упругий, такой сладкий и желанный… Как бы я хотел, чтобы вот этим гибким языком он прошёлся по межъягодичной щели, поиграл бы с анусом, оказался бы внутри… но нет, мальчик не развращён до… такого… Чувствую, что моя плоть поднялась и трётся
– Ты что-то сказал?
– волнуется Блейз, - о невинности и… Люпине.
– Я? Н-ничего я не говорил, а только думал, да, об испорченности Люпина.
– Неужели я сказал что-то вслух?– тревожно думаю я, стараясь вспомнть, что.
– Я ничего не слышал, - кажется, убеждая самого себя, говорит Блейз.
– Да ты, ты и не мог ничего слышать - я думал!
– взрываюсь я на ни в чём не повинного парня.
– Хорошо, ну не заводись - не люблю, когда на меня кричат, - болезненно морщится он.
– Я не прав с тобой, - это всё, что я могу выдавить из себя по отношению к тому, от коего поцелуя мне было… так хорошо.
– Я - скотина, – думаю, всего один раз за полмесяца извинился перед тем, кого люблю всей душой, кем дышу, - и вхожу в ванную - ополоснуться и переодеться.
Какое уж тут - хвастаться перед обруганным ни за что Блейзом, что я тоже смог кончить от поцелуя… всё лазилю под хвост - и вечер, и ужин - у меня не хватает сил признаться, что дело в раздражении на собственную вспыльчивость. Отчего я с Ремусом не был таким?! Отчего именно с этим влюблённым в меня по самую макушку молодым (ах, каким же молодым!) мужчиной, который и слова-то поперёк сказать не смеет! Ишь, «не люблю, когда на меня кричат» - и это с его-то страшным прошлым?! Ну наорал бы на меня, сделал бы хоть что-то в свою защиту, а то я чувствую себя тем маньяком-насильником, разве, что ног ему не ломаю!
– Хватит, Северус, сейчас же пойди, пока не залез под душ, и извинись перед Блейзом!
– Да, я виноват, но просить прощения не умею!
– Мог же ты и с Гарри…
– Не приплетай сюда его светлый дух!
– Хорошо, с Люпином…
– Это было не всерьёз, мы оба были одинаковы - и по возрасту, и по развращённости, правда, это больше было в его компетенции…
– Целуясь, ты превозносил качества нынешнего избранника.
– Не употребляй этого слова даже в мужском роде!
–
– Но я не помню, при каких обстоятельствах я в тот раз просил у него прощения! Помоги!
– При интересных. Теперь это уже не важно. Ты ли не превозносил своего любовника выше тех, кто был до него?!
– Да, я. Можно я просто промолчу, а он и так простит меня? Или это не вежественно?
– Я промолчу.
– А я, я обойдусь. Уговорил, пошёл извиняться.
Глава 18.
… Стол накрыт и уставлен множеством блюд - так было и в том доме, и в этом. И будет вновь.
Я подхожу к Блейзу, всё в той же, уже с засохшими пятнами и каплями, одежде и встаю перед ним на колено, целую ладонь и прикладываю к своей, холодной щеке, говоря твёрдо:
– Прости меня, возлюбленный Блейз за то, что вместо благодарности за твой чудесный поцелуй, - я торопливо расстёгиваю сюртук снизу, жалея, что не сделал этого раньше, но я так спешил… не передумать, - вот, смотри - я тоже сумел… благодаря тебе, - он смотрит то на размытые пятна, то мне в глаза, правда, тотчас отводя взгляд, - стесняется, - думаю я, но вслух доносятся слова, сказанные моим голосом.
– я пришёл просить прощения у тебя, мой Блейз, за то, что после поцелуев… имел наглость накричать на тебя, ни в чём не повинного.
Всё, сказал, и… ничего страшного не случилось, кроме:
– О-о, Сев, умоляю, встань с колена, мне так неудобно.
– Сначала прости, - твёрдо.
– Да ты уж давно прощён, я привык…
– Блейз, ты… привык, что я не извиняюсь?
– В общем-то, да.
– Тогда почему ты, более чистокровный волшебник, чем я, терпишь такое надругательство над своей честью и,более того, над честью бесчисленного сонмища душ твоих предков?
– искренне недоумеваю я.
– С предками я договорюсь там, в Посмертии, и уже скоро, - он поднимает ладонь, чтобы договорить, - а со своей честью у меня уже давно проблем нет… начиная с лорда Горта и мёсьё де Номилье, которые оба, правда, на свой собственный лад, использовали меня, а вот от тебя, лю-би-мый, получать окорбления дважды, нет, двунадесятеро тяжелее, чем от них обоих вкупе. Но ты… - он приподнимает мою голову за подбородок, - ты - горд, я никогда прежде не встречал мага, обуреваемого такой гордыней, как ты, потому и перестал ждать извинений - дела говорят вместо тебя, Северус Снейп! Быть может, с другими ты и вёл себя по-иному, но со мной, лишённым чести…
– Погоди, Блейз, не говори о себе дурно - ты не этого заслуживаешь, а Осанны небесной, ты - мученик, большая любовь доставалась тебе дважды - на заре и…
– Правильно говоришь, Северус, и на закате. Не нужно страшиться произносить это вслух, тогда и сама смерть не будет казаться столь страшной. Вот моя религия, из неё же не изыду. И мне по большей части всё равно, что… там - Чистилище с последующими Раем или Адом или нейтральное Посмертие, да и не в этом дело - страшен сам процесс умирания и качественный скачок - Смерть.
– Не бойся… так, Блейз.
– Я не боюсь. Ну, может чуть-чуть.
– Ты же знаешь, среди магов распространено поверие о призрачном Кинг-Кроссе…
– Я не верю в это, Сев. То же, во что я верю, я тебе уже описал, - говорит он печально.
– Это либо в христианского Бога, либо в Посмертие Великого Мерлина?
– Да, но склоняюсь к последнему - нам, волшебникам, невоцерковленнным практически на все сто процентов, - при этих словах я вспоминаю о виденной им в Междумирье и явно спешащей в Посмертие душу христианина во втором покоении, как раз рьяно веровавшего в маггловского Бога, Ареса Нотта, - грозит именно эта одинокая скука.