Замок искушений
Шрифт:
— Потому что безбожно понятые божественные истины превращаются в свою противоположность — в демонические водевили. Если ваш друг верит доводам науки — пусть и живет по науке, и не лезет в сферу Духа, или — плюёт на научные доводы — и тогда Господь подскажет ему, что нужно делать, чтобы обрести подлинный смысл жизни и истинно служить людям.
Клермон высказался резче обычного, поймав себя на том, хочет уйти к себе в библиотеку и зарыться в книги. Ему было скучно. Он ничего не ждал от разговора и был несколько утомлён пошлыми сентенциями приятелей.
— Возможно, вы правы. — Тон его сиятельства был размерен и мягок, но его резко перебил Рэнэ.
— Ваши клерикалы уверяют нас в реальности призраков и запугивают интеллект, — возразил Клермону де Файоль, зло вспомнив свой афронт у Элоди. — Да, путем отказа от разума им удается спасти людей от истерик и беснований, но цена — подчинение интеллекта сказкам о Боге — претит каждому человеку, сохранившему достоинство. Наш век отказался от незнания и заблуждений — и это составит его славу.
— Что-то все время отвлекает моё внимание, — пожаловался его сиятельство, — и я даже не успеваю заметить, что — и от чего именно. Не буду больше пить… Отказ от разума — нестрашен, Рэнэ. На черта он нужен? Незнание не может заблуждаться, люди заблуждаются не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими. Незнание — молчаливо и смиренно, и только суетное знание роняет нелепые гипотезы. Заблуждение — дитя знания…Чем больше знаний — тем больше и заблуждений…
Арман внимательно взглянул на графа.
— Но если вам, Этьенн, так нужен смысл и вас не удовлетворяют ни удовольствия, ни «служение людям» вашего друга, — заметил Огюстен, — придумайте себе сами подходящий смысл жизни.
— Придумать можно только химеры или бессмыслицу, Огюстен.
Клермон в немом удивлении слушал его сиятельство. Нужно было много продумать, чтобы понять то, о чём он сейчас говорил. Да, заблуждаются только знающие, а Истину нельзя придумать… Перед ним был очень умный человек. И, Господи, что с ним сделали… Клермон задумался и не сразу услышал, как к нему самому обратился Рэнэ.
— А вы, Арман, сумели придумать себе смысл, не правда ли? — в тоне де Файоля проступили насмешка и пренебрежение.
Клермон не смог понять, чем он досадил Файолю. Но он тщетно искал бы причины — просто Рэнэ был раздражен и измотан любовными излишествами и по-прежнему злился на Армана, невольно унизившего его в глазах Элоди.
— Жизнь осмысляется, когда она — разумный путь к разумной высшей цели, иначе она — бессмысленное блуждание среди череды слепых случаев, плавание в мутном хаотическом потоке времени, тьма неведения. Истинно же разумный путь есть путь к Истине. Но «Аз есмь Путь, Истина и Жизнь» сказал о себе только Предвечный. Человек, чуждый Богу, не может обрести своего пути, не находит Истины и теряет вечную жизнь.
— Его светлость говорил что-то похожее, — задумчиво и несколько сонно пробормотал его сиятельство. — Да, алчущие знания, как и алчущие благ земных, никогда не насыщаются… это я проверил. Но чтобы взалкать Бога… нужно Бога…
Его перебили. Заговорил Огюстен.
— То есть личное спасение души? Но оно приведёт только к развитию безудержного эгоизма. У человека останется лишь одна забота — его личное спасение. Пусть другие страдают, и бесчисленные несчастья окружают нас, ничего, дескать, не поделаешь… — Дювернуа высказал то, что думал, и потому был непривычно логичен и целен.
Его сиятельство, однако, не дожидаясь ответа Клермона, который про себя подумал, что о безудержном эгоизме на месте Дювернуа он бы не говорил, живо и заинтересованно спросил Огюстена:
— Но, простите, Дювернуа, когда «другие страдают, и бесчисленные несчастья окружают нас», я всегда ловил себя на том, что даже с моими возможностями — ничего поделать не могу… А вы что скажете, Арман?
— Христос обещал спасение не человечеству, а человеку, добровольно за ним идущему. В силу греха человечество раскололось на тысячи индивидов с неистово противоборствующими устремлениями. И теперь, сидя порой в одной гостиной, люди удалены друг от друга на тысячи лье в своих внутренних помыслах. Сегодня никто не занят спасением своей души, но на деле-то всё равно никому ни до кого нет дела.
— Но если все воспримут идею спасения, то людям останется только бежать в пустыни, запираться в монастырях, дабы, избежав ада, заслужить небо. Все это есть отрицание человечества, жизни в обществе…
Клермон внимательно посмотрел на сказавшего это де Файоля, и заметил, как его сиятельство тоже чуть насмешливо улыбнулся и опустил глаза.
— Если бы все стали парикмахерами или звездочётами — мир вымер бы гораздо с большей вероятностью. Все никогда не запрутся в монастырях. Ведь даже в их имени заключено это понимание. «Инок», «инаковый», «иной», то есть, «не такой, как все»… При чем же здесь «все»? Христос изначально сказал о «малом стаде». К тому же мысль о главенстве самоспасения уже была господствующей, а человечество уцелело и общество не погибло…
— То есть вы предлагаете, Арман, — задумчиво вопросил его сиятельство, — оставить заботы о мире и заняться самоспасением? Но мне кажется, вы способны на большее…
— На большее никто не способен, если правильно понимать спасение. Спасение своей души требует титанических усилий, и дай Бог оказаться способным на это. Ну а человек, наделённый пережитым опытом спасения своей души, умеющий преодолевать распад в себе, не отрекаться от себя и выживать — принесёт больше пользы обществу, чем легион пустых и ни на что не годных людей, без малейшей борьбы подчиняющихся всем мелким случайностям своего бессмысленного существования. Любовь к Богу, а значит, и любовь к людям, должна проявляться не в открытии приютов, становящихся притонами, но в стремлении быть совершенным, как Он. Совершенный же человек может проявить себя в любом созидании, уподобляясь Творцу.
— Подождите, Клермон, но ведь дела милосердия… — изумился граф. — Сколько святых были милосердны…
— Верно, но не ставьте кабриолет впереди кобылы. Станьте сначала святым, очистите душу от тщеславия и жажды людских похвал вашей благотворительности, а потом Господь подскажет вам, где и как разумнее проявить милость сердца. Не творите дел Святого Духа, пока Святый Дух не будет обитать в вас. Не то вы такого натворите…
— Но мне казалось… — граф поднял глаза на Армана, — что человек должен пытаться помочь ближнему. Это ведь заповедь. — Сам он однажды расчувствовался, выкупив с панели у сутенера тринадцатилетнюю девчонку с жалкими глазами. Снял ей жильё, иногда навещал, давал денег. Но дурочка, решив, что он влюблён, и поняв, что заблуждалась, сначала пустилась во все тяжкие, а после наглоталась какой-то отравы…