Замок искушений
Шрифт:
Сюзанн каждый новый вечер удваивала дозу.
Глава 13. В которой Арман Клермон вновь обретает собеседника, а жалкое похмельное состояние его сиятельства заканчивается для него весьма неожиданно
Обнаружив в библиотеке доказательства того, что предшествующая ночная встреча не померещилась ему, Клермон хотел теперь продолжить разговор с графом. Но мсье Виларсо де Торан пил странно — и знал за собой эту странность. Вначале он просто наслаждался восхитительным вкусом коньяка, упиваясь смолистыми нотками экзотических цветов, потом — любовался светло-золотистым цветом напитка, приобретавшего в ладонях оттенок темного янтаря и старого золота, потом чувствовал слабость и истому, его сильно шатало — до того, что он почти терял координацию, но никогда спиртное не могло заставить забыть себя. Потому-то он и не пытался утопить
Забытье никогда не приходило.
Проснувшись на рассвете, он, как сквозь сон, помнил все же достаточно, чтобы горько пожалеть о встрече с Клермоном. Граф действительно был бесстыден — но только в отношении дел телесных. Обнажать душу? Весь день он избегал Армана, отводил глаза при случайных встречах, слишком явно искал уединения. Клермон понимал его, и не пытался нарушить поставленные графом преграды, по-прежнему испытывая к нему жалость и сострадание. Этьенн почувствовал и это — и ещё более отдалился.
При этом произошло ещё одно событие, замеченное Арманом. Мсье Виларсо де Торан около пруда, где его нагнала Лоретт, долго и серьёзно беседовал с ней, после чего мадемуазель д'Эрсенвиль ещё около часу оставалась на скамье возле пруда, остановившимися глазами озирая пространство над колышущимся рогозом и зарослями осоки, но явно не видя ничего. Клермон заметил, как к Лоретт подошла Элоди и взволновался. Ему снова показалось, что Элоди не может не понять его волнение из-за утреннего сна, посмотрел на неё испуганно и робко, но взгляд мадемуазель Элоди был внимателен и печален. Она сдержанно кивнула и чуть улыбнулась ему, Клермон ненадолго успокоился, но потом, отрешившись от ночной иллюзии, почувствовал странную пустоту в душе, словно потерял что-то бесконечно дорогое.
Сестры тихо беседовали, на прогулку вышла мадемуазель Габриэль, тут же показался и Дювернуа, вызвавшийся сопровождать её. Мадемуазель Виларсо де Торан, устроившись на качелях, о чем-то размышляла, уйдя в себя и явно не нуждаясь в собеседниках, Этьенн исчез, и Клермон решил вернуться в библиотеку.
Он потерял собеседника, был странно опустошён и взвинчен, при мысли об Элоди сердце наливалось тоской. Что с ним? Он… влюблен? Нет. Наверное, нет. Предутренний сон — следствие напряжения и тоски, одиночества и пустых мыслей. Она просто назвала его красивым, была внимательна, ничем не оскорбила и не задела его больного самолюбия. До этого Клермон, хоть и был потрясён изысканной красотой девушки, полагал, что никак не может претендовать на её внимание. Кто он, чтобы мечтать о предпочтении? Арман видел, что при встречах с ним она опускает глаза, точно ей стыдно видеть его поношенный сюртук и вообще неприятно смотреть на него, но эта последняя встреча показала, что он ошибался, и мадемуазель вовсе не питает к нему никакого презрения, но придерживается о нём мнения высокого и лестного. Это и породило — против его воли — предосудительные сны и мечты.
Арман Клермон резко взбежал по лестнице наверх, почти бегом добрался до книгохранилища, закрыл дверь и несколько минут стоял, прислонившись спиной к двери. Постепенно его дыхание выровнялось, боль смягчилась. Он торопливо влез на стремянку к верхней полке тринадцатого стеллажа. Книги — вот что даст ему подлинное забвение, покой, умиротворение. Он нашёл в библиотечном собрании на полках, содержащих гримуары, странный манускрипт, о котором сказал когда-то герцог — без названия и даты.
Вообще, коллекция книг по некромантии и колдовству была в Тентасэ не просто полной — она содержала ряд изданий, о которых Арман вообще никогда не слышал, а также ряд манускриптов, как похвастался ему герцог, просто уникальных. Здесь были «Великая книга» «Le grand grimoire», содержащая Ключи Соломона и Черную Магию всех адских сил Великого Агриппы, способных обнаружить все тайные сокровища и заставить повиноваться всех духов; в ней все магические искусства…, — огромная инкунабула в полный человеческий рост. Его светлость с улыбкой сказал, что листы книги алы, а буквы черные.
— Крепость ей придает личная подпись Дьявола. Пока книгу не читают, она должна быть закрыта на висячие замки. Книга эта крайне опасна. Нельзя, чтобы к ней прикасались чужие руки. Её следует хранить в отдельной комнате на цепи, припаянную к самой крепкой балке, причем эта балка должна быть кривой. — Арману показалось, что герцог смеётся, но глаза последнего были странно сумрачны.
Были здесь и «L» en-cheiridion du pape Leon, «Превосходнейшая книга папы Льва», «Великий Альберт» — «тайны мужские и женские», «Малый Альберт» — «Чудесные секреты натуральной и кабалистической
…Найденный Клермоном порыжевший по краям пергамент тома формата in-quarto был настолько ветхим, что местами потрескался. Текст был на латыни, но с многочисленными итальянизмами, характерными для центральной Италии. Несколько отверстий сбоку говорили о том, что текст когда-то был частью книги, но потом лист был довольно грубо извлечен из неё: дыры, проколотые на пергаменте, были разорваны в направлении переплета. Тип письма назвался littera bastarda или готическим книжным письмом с влиянием канцелярского курсива, распространенным в конце ХIV века. Весь текст был переписан одной рукой. Строки шли по всей длине листа, не было ни миниатюр, ни виньеток, ни инициалов.
Это было колдовство. В разметке слов на пергаменте были пропуски, образовывавшие женское лицо. Лицо Элоди. Арман Клермон в ужасе встряхнул головой. Да что же это? Лицо пропало. Он погрузился в чтение.
«…Опрометчиво, весьма опрометчиво поступил Джанпаоло Спарлуччи, уроженец Равенны, — начал разбирать строки Клермон, — когда после причастия у своего друга, священника Арчибальдо, задумав добраться в окрестностей Перуджи и выехав в полдень из Ареццо, хотя все разумные люди советовали ему заночевать в деревеньке Тирамо, в десяти верстах от города. Он и сам не заметил, как сгустились тучи и хлынул дождь. Его лошадь остановилась как раз посреди оставшейся ему перуджийской дороги, около руин старого замка, который сам Джанпаоло и не разглядел толком, торопясь укрыться от ледяных дождевых струй. Старая кобыла Регина уперлась, как осёл, не желая двигаться дальше крытых яслей в глубине двора, и Джанпаоло, махнув на неё рукой, быстро прошёл в арочный пролет главного замкового входа, где ещё оставались остатки ворот, болтающиеся на двух основательно проржавевших петлях. Всё, что ему хотелось — найти пару охапок соломы и, переночевав здесь, засветло выехать в Перуджу.
Слов нет, ему нужно было торопиться. Получить заказ на роспись Сант-Эрколано и Палаццо Комунале хочет, естественно, не он один и, если он опоздает, городские власти могут пригласить какого-нибудь умбрийца — что и говорить, художники там превосходные.
Он не нашёл в замке ни соломы, ни сена, основательно замёрз, как вдруг натолкнулся в одной из сравнительно небольших комнат на дрова, аккуратно сложенные около полуразрушенного камина. Они были сыроваты и он долго провозился, пытаясь разжечь пламя. Постепенно он согрелся и начал помышлять о ночлеге, когда неожиданно неслышно, словно кот на мягких лапках, в комнату вполз странный, гнилостный запах. Джанпаоло устал, очень хотел спать и подумал, что ему просто мерещится. Он лёг на свой плащ и им же и укрылся, и в его угасающем сознании уже клубились первые сновидения, как вдруг его разбудил яростный писк и шум крыльев больших черных нетопырей, как он в ужасе заметил, принявшихся порхать под сводами потолка. Крылья летучих мышей двигались в такт, взмахи их чередовались с какими-то наглыми и малопристойными движениями, и завороженный этой картиной, Джанпаоло не сразу заметил, что дождь давно кончился, небо очистилось и теперь в окно светила полная луна.
Вдруг он услышал нарастающие шипящие звуки, перед его глазами заклубился хоровод полупрозрачных и ужасающих сущностей с нелепейшими конечностями, странными кривыми рожками, выглядящими иногда игриво, а иногда — пугающе, хвостатых и голозадых, распевающих к тому же какую-то непристойную песню, в рефрене которой он с ужасом различил вполне понятный и издевательский вопрос: «Perch'e di`avolo fare qui?»
«Господи Иисусе, спаси меня…» Однако тут произошло что-то непонятное, отчего кошмарный хоровод мгновенно растаял в воздухе как жалкий клочок утреннего тумана. Все дикие звуки смолкли, и где-то в ночи трижды послышалось карканье ворона. В комнате появились существа, напомнившие Джанпаоло людей, если бы ни мелкое, но потрясшее его до дрожи понимание, что от пришельцев на плиты пола не падает тени, и лунный диск, когда один из них закрыл его своим силуэтом, тут же медленно проступил сквозь него. Призраки. Оборотни, пронеслось у него в голове. Он ошибся. Никакие это были не оборотни.