Замыкание времени. Стихи разных лет
Шрифт:
Сюда, где все спутано, смешано, несоразмерно,
Где сверху на избы уставились стекла модерна.
Кафе на окраине. За легкими шторами — краны,
А дальше — калитка скрипит и в окошках герани,
И этой девчонке недолго уже остается
Ходить с коромыслом к замшелому срубу колодца...
И все-таки жаль тополиную улицу эту,
Как жаль вдруг открытую нами чужую планету.
Забор да скамейка сосновая... Что это?
Кони???
Не Аничков
Укрой нас, наш друг неожиданный,
тайный, случайный,
Деревня в кольце небоскребов,
кафе на окраине...
* * *
Гроза над горами, над нами — гроза,
Рифмуясь с глазами, ослепляет глаза,
В окне занавеску вздувает озон,
И в комнатке тесно любви под грозой!
Фиалковый отсвет в раскрытых глазах,
Локтей озаренных мгновенный зигзаг,
И тьма. И дыханье, как скачка борзой —
Любовь под грозой!
В окне ослепленном то отблеск, то мгла,
В нее озаренно уходят тела,
Чтоб тень на стене — отраженье твое —
Обрела на мгновенье свое бытие!
Сверкает, смещая любой горизонт,
Любовь под грозой!
Порывистый дождь, отрывистый свет,
Прерывистый шопот...
(или шопота нет?)
Но кажется — он заглушает грозу!
Наверно, он слышен в долине, внизу.
Кому наступили мы с тобой на мозоль?
... Всегда в этом мире любовь — под грозой...
* * *
По скорбной дороге к морю,
По черноте предрассветной,
Когда мотыльки ночные
Умрут на остывшем асфальте,
На скорбной дороге к морю...
Не глядя в глаза друг другу
По скорбной дороге к морю,
Когда шевелятся камни
В серых слезах прибоя,
И черные, плоские сосны
Распяты, прибиты к небу,
Над скорбной дорогой к морю,
И наши шаги спокойны,
Как метроном прибоя...
Страшно, когда расстаются
За полчаса до рассвета...
КАСПИЙСКИЙ РОМАНС
Ветер упал на город.
И на ковре Бахтияра
Вдруг зазвенели под ветром
Кручёные струны тара...
Медленно звон уходит,
Тонет в басах прибоя,
Медленно — словно холод
Овладевает золою...
Звук от струны оторван.
От костра оторвано пламя.
Ты — у другого моря.
Весь Кавказ — между нами.
И этот звон монотонный
Не заменит скрипа калитки...
Обнаженные к обнаженной
Льнут к тебе эвкалипты.
Зеленым лаская кожу,
Тебя обнимают волны,
И в горы уходит вечер
Незаметно, тайно, безмолвно...
Так ветер уходит от моря,
Так звук уходит от слова,
Так дождинки в зелень ущелий
Уходят от тучи лиловой,
Так серый Каспий уходит
От черной Девичьей башни,
И звон гортанного тара
Уходит в закат вчерашний...
* * *
Вечерами, в переполненном трамвае,
Зыбкий контур отраженного лица,
От вагонного стекла не отставая,
Так и движется сквозь город до кольца.
Там, во тьме — черты пикассовой голубки...
(Бровь одна — чуть-чуть сильней подведена...)
Рыжий свитер над квадратом белой юбки —
В полуметре от вагонного окна.
Так прозрачно неподвижное движенье,
Только алым озаряются зрачки:
Это с ними совместились на мгновенье
Обгоняющей машины огоньки.
Сквозь мельканье окон встречного трамвая,
Как сквозь движущийся сгусток пустоты,
В вечер, в город, пролетая, проницая —
Невредима эта хрупкость красоты!
Слишком зыбко. Невесомо. Нереально.
В полуметре от летящего стекла,
Так спокойна и немыслимо печальна
По чертам лица струящаяся мгла,
Потому, что свет в вагоне слишком плотен,
Чтобы так — не улыбаясь, не скорбя...
То ли город за окном наоборотен,
То ли я, в него глядящий сквозь тебя?
КОЛХИДА
В причудливых сумерках черным рисунком
Нависли третичные сосны Пицунды.
Им столько веков, что в сравнении с ними
Медея — совсем современное имя!
Курортники шумно уходят на ужин,
И море пустеет — пусть им будет хуже.
И чорта ль им в том, что для дерзостной кражи
«Арго» швартовался у этого пляжа,
Что эти же сосны глядели, балдея,
На ту, кто была твоей тезкой, Медея!
Но ты, кахетинка, скажи мне, какими
Судьбами — такое античное имя?
Его мои дальние предки слыхали,
и буйволы те, что когда-то пахали
Кирпичную почву под зубы дракона,