Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
Водворив с помощью председательского колокольчика тишину, я громко объявил:
– Слово предоставляется мистеру Альфреду Джинглю, герою романа Чарльза Диккенса "Записки Пиквикского клуба".
Джингль вскочил и, слегка одернув фалды своего видавшего виды зеленого фрака, раскланялся на все стороны:
– Честь имею. Джингль. Альфред Джингль. Эсквайр. Из поместья "Голое место".
– Я полагаю, что все присутствующие достаточно хорошо вас знают, Джингль, - прервал его я.
– Поэтому вам нет нужды представляться. Лучше расскажите нам, что вы думаете
Джингль заговорил в своей обычной манере - короткими, отрывистыми фразами:
– Ловкий мошенник. Весьма. Я тоже малый не промах. Особенно по женской части. Прекрасная Рэйчел. Любовь с первого взгляда. Смешная старуха. Хочет замуж. Увез. Но брат любвеобильной леди, мистер Уордль, догнал. Пригрозил разоблачением. Потребовал компенсации. Дорогое предприятие... почтовые лошади девять фунтов... лицензия три... уже двенадцать. Отступных - сто. Сто двенадцать. Задета честь. Потеряна леди...
Тут я вновь был вынужден прибегнуть к помощи председательского колокольчика.
– Эту историю вашего наглого вымогательства знают все, кто читал "Записки Пиквикского клуба", - сказал я, когда шум в зале слегка утих.
– Не стоит рассказывать нам здесь всю свою биографию, Джингль. Вас просят сообщить только то, что имеет отношение к Хлестакову.
Джингль отвесил поклон мне, затем - такой же почтительный поклон всему собранию.
– Хорошо вас понял, сэр! Смею заверить вас, джентльмены, больше ни на йоту не уклонюсь в сторону. Вынужден, однако, немного сказать о себе. Коротко. Весьма... Тысячи побед. Но ни разу - верите ли, джентльмены!
– ни разу Альфред Джингль не пытался одновременно ухаживать за матерью и дочерью. Притом с таким успехом. Сперва на коленях перед матерью. Конфуз. Но... Мгновенье - и выход найден! "Сударыня, я прошу руки вашей дочери!" Ловко. Находчиво. Остроумно. Весьма. Я бы так не смог, сэр! По этому от души рекомендую мистера Хлестакова. Он по праву займет среди нас самое почетное место. Это будет только справедливо, джентльмены! Весьма!
Аудитория снова выразила шумное одобрение:
– Верно!..
– Он прав, черт возьми!..
– Тысячу раз прав!..
Мне вновь пришлось прибегнуть к помощи председательского колокольчика. Водворив тишину, я сказал:
– Спасибо, Джингль. Вы высказались, как всегда, коротко и ясно. Ну, а теперь слово за вами, дорогой Остап! Вы то же за то, чтобы сделать Хлестакова почетным членом Сообщества Плутов?
Как это было принято в его любимом Черноморске, Остап на вопрос ответил вопросом:
– А вас это удивляет?
– Конечно, удивляет!
– вмешался Тугодум - Вы ведь не простой плут, решил он польстить Остапу.
– Вы великий комбинатор. Неужели и вам тоже Хлестаков кажется таким уж ловкачом?
– Молодой человек, вы мне льстите, - парировал Остап.
– Но я не падок на лесть. Надеюсь, вы помните мою скромную аферу в Васюках?
– обратился он к аудитории.
– Ну да, когда я выдал себя за гроссмейстера. Жалкая выдумка, по правде говоря. Во всяком случае, в сравнении с блистательной аферой месье Хлестакова. Что ни говори, а ревизор - это вам не гроссмейстер.
– Но ведь Хлестаков, - снова не выдержал Тугодум, - даже и не думал выдавать себя за ревизора. Они сами...
– Пардон!
– оборвал его Остап.
– Не будем отвлекаться. Известно ли вам, молодой человек, какую прибыль я извлек из своей шахматной аферы?
– Ну, я не помню, - растерялся Тугодум.
– Кажется, рублей тридцать...
– Тридцать семь рублей с копейками, - уточнил Остап.
– Шестнадцать за билеты и двадцать один рубль из кассы шахматного клуба. А Хлестаков...
– Так ведь он...
– попытался снова вмешаться Тугодум.
Но не такой человек был Остап Бендер, чтобы можно было так просто прервать его речь.
– Пардон!
– снова остановил он Тугодума.
– Я не кончил, господа присяжные заседатели! Надеюсь, вы не забыли, как мы с Кисой Воробьяниновым удирали из Васюков. Сперва я мчался по пыльным улочкам этого жалкого поселка городского типа, как принято нынче называть такие захолустные населенные пункты, а за мною неслась орава шахматных любителей, грозя меня растерзать. А потом мы с Кисой чуть не утонули, и только счастливая случайность...
Тут я счел нужным прервать эти воспоминания Остапа.
– Напоминаю вам, дорогой Остап Ибрагимович, - сказал я, - что все эти подробности хорошо известны читателям Ильфа и Петрова...
– Еще пардон!
– снова не дал себя прервать Остап.
– А теперь вспомните, как комфортабельно покидал уездный город N. мой подзащитный месье Хлестаков. На тройке! С бубенцами! Одураченный городничий ему еще ковер персидский в коляску подстелил!
– Ну, вам тоже особенно прибедняться не стоит, - улыбнулся я.
– Бывали ведь и у вас такие удачи. Вспомните Кислярского, у которого вы в Тифлисе так талантливо выманили...
– Какие-то жалкие триста рублей!
– на лету подхватил мяч Остап.
– А мой подзащитный у одного только почтмейстера схватил триста! Да триста у смотрителя народных училищ! А у Земляники - целых четыреста! Про шестьдесят пять рублей, взятых у Добчинского и Бобчинского, я уж и не говорю... Да, пардон!.. Я совсем забыл про Ляпкина-Тяпкина! Видите? Это уже за тысячу перевалило. Нет, дорогой председатель! И вы, господа присяжные заседатели! Признайтесь, что по сравнению с деяниями моего подзащитного, мои скромные подвиги, даже те из них, которые предусмотрены Уголовным кодексом, имеют невинный вид детской игры в крысу.
Скромное уподобление блистательных авантюр великого комбинатора детской игре в крысу искренне меня позабавило. Впрочем, мне всегда нравилась его своеобразная манера выражать свои мысли. Я ценю хорошую шутку. Однако шутки шутками, а дело - делом.
– Как вы полагаете, дорогой Остап...
– начал я.
Но тут меня снова прервал Тугодум.
– Да объясните вы ему наконец, - почти закричал он, - что Хлестаков никаких денег ни у кого не выманивал! Они сами совали ему эти деньги. А он, может быть, даже и не догадывался, что его принимают за ревизора!