Западноевропейская литература ХХ века: учебное пособие
Шрифт:
Персонажи Володина – «бессильные диссиденты, задыхающиеся в тоталитарной системе», «бойцы проигранных сражений» – образуют «тюремное гетто» маргинального мира отверженных. Володин использует принцип матрешки для построения барочной конструкции, в которой «литература и театр сливаются», а персонаж является одновременно постановщиком и исполнителем драмы, разыгрываемой в написанных им текстах. Под пыткой или в безумии постэкзотический персонаж сохраняет свое основное качество писателя-актера и писателя – свидетеля катастрофических событий. «Каждый из наших рас-
сказчиков образует с нами и со своими собственными персонажами "нерасторжимое Я" (moi insoluble)».
Подходя к творчеству как к игре, Володин считал, что даже самые мрачные явления XX века «могут стать материалом, из которого создаются волшебные,
Допрос, создавая ситуацию жесткой конфронтации жертвы и палача, используется в «Пост-экзотизме» и в «Оссуарии» как метод демонстрации сущности литературного творчества, его границ. Мария Самарканд («Взгляд на оссуарий») охотно рассказывала полицейским о своей жизни, внося небольшие изменения; «будучи писателем, она знала, что малейшее изменение деталей способствовало другому прочтению, рождению других бездонных, непостижимых истин». Под гнетом страданий писатели-персонажи пост-экзотизма строят измененное прошлое, состоящее из смешения образов реального и воображаемого. Сбивая с толку своих мучителей, «говоря о чем-нибудь другом», они ловко избегают прямых ответов: «...мы описывали голубые пейзажи, бирюзовые прерии, мы изобретали названия растений и трав». Виртуальные тексты, создаваемые Марией Самарканд и Жаном Влассенко во «Взгляде на оссуарий» и содружеством персонажей-писателей в «Пост-экзотизме», являются аллегорическим воплощением коллективной и индивидуальной памяти. «Это сооружение, существующее в сознании, имеющее связь с революционным шаманством и литературой в письменном или устном виде <...> мы называли пост-экзотизмом <...> Это тыловое убежище, тайное место встречи, но также нечто агрессивное, что участвовало в борьбе против капитализма и остальных мерзостей цивилизации».
В текстах персонажей-писателей две категории лжи – ложь следователя, делающего вид, что он добивается правды от заключенного, и ложь допрашиваемого, обыгрывающего притаив-
шуюся в тексте правду или отсутствие лжи в реалиях виртуальных миров. Переплетение правды и лжи порождает путаницу, хаотичное смешение голосов-двойников. «Меня зовут Мария Самарканд. До лагеря и моего союза с Жаном Влассенко у меня были другие имена – Верена Нордштранд, Лилит Швах». Лутц Бассман в «Пост-экзотизме» – основной голос в нечленораздельной полифонии шепота, крика, молчания, песнопений – является одновременно рупором других голосов – Марии Шрагг, Антуана Володина, Ингрид Фогель, Эллен Доукс. «Я говорю "я", "я считаю", но это условность. Первое лицо единственного числа аккомпанирует другим голосам и ничего не означает». Для писателя пост-экзотизма нет никакой разницы между первым лицом единственного числа и первым лицом множественного числа, между жизнью и смертью. Лутц Бассман пытается исчезнуть, спрятаться, передать свой голос и свою функцию подставным лицам, Гетеронимам. «Подставной писатель подписывает романсы, подставной рассказчик направляет движение вымысла и сам становится его частью».
Володин и себя включает в список персонажей-писателей: в «Пост-экзотизме» имя автора (Володина) на обложке, а, на форзаце восемь имен авторов-персонажей, считая и Володина. На обложке «романса» «Взгляд на оссуарий» – фамилия Володина, а на форзаце – персонажей: Марии Самарканд и Жана Влассенко, авторов симметричных «романсов» – «Элементы сюрреалистической замкнутости» и «Заметки о пост-экзотической замкнутости», построенных по принципу зеркального отражения.
В одном из интервью Володин сказал: «Я пишу в содружестве с Язаром Таршальски, Эллен Доукс, Лутцем Бассманом, Марией Самарканд, Жаном Влассенко». Он считает себя их переводчиком на французский язык: «Язык моих персонажей – транснациональный, это язык маргиналов, заключенных, сумасшедших и мертвых. Я являюсь выразителем их голосов. Я перевожу их вымышленные истории и сказки, которые они сочиняют, чтобы противостоять реальности, на французский язык».
Ключевыми словами пост-экзотизма стали разрыв и диссидентство по отношению к миру за пределами тюремного гетто. Эстетика «подозрительности», управляющая механизмами постэкзотизма, обусловливает невозможность диалога «ксенолитературы» и литературы фальсификации. Ксенолитература как литература разрыва изобретает «пустые формы, которые невозможно осквернить», и «наполняет их своими видениями», чуждыми для восприятия мира конформизма, фальсификации и лжи. Единство жанров пост-экзотизма – шагги, романса, наррата – образует литературу чуждую, иностранную, устремленную к «иным» мирам. Эта ксенолитература становится «путешествием, тихой гаванью для писателя, изгнанием для читателя, но изгнанием спокойным, вне посягательств врага». «Обращаясь к традициям, сохранившимся в коллективной памяти, мои персонажи пишут книги, они говорят на языке, отчужденном от реального мира, они прибегают к литературным формам, чуждым современной литературе».
Ярко окрашенная поэтическая тональность «революционного шаманства» становится «магической» практикой пост-экзотизма. Шаман – эмблематическое воплощение писателя, путешествующего в снах своих персонажей, а «Тибетская книга мертвых», или «Бардо Тедоль» («Bardo Thodol») – его настольная книга. Буддизм, как и шаманство, интересует Володина не с религиозной, а с поэтологической точки зрения. В глубинах восточной мудрости он пытается найти формы обновления западной цивилизации.
Действие произведений Володина – от «Сравнительной биографии Жориана Мюрграва» до романа «Бардо или не Бардо» – происходит в пограничной зоне между жизнью и смертью. «Последние дни Лутц Бассман провел, как все мы, – между жизнью и смертью». Персонажи пост-экзотизма путешествуют в черном тантрическом временном пространстве между смертью и последующим рождением, которое длится, согласно буддизму, 49 часов. Число 49 в тантризме магическое, означающее подготовку души к реинкарнации. «Наша литература использовала понятия циклической судьбы, смерти – не-смерти (non-mort), жизни – не-жизни (non-vie), переселения душ, реинкарнации».
В мире размытых противоречий Володина буддистское понятие реинкарнации несет двойственный философский смысл. С одной стороны, на метауровне оно воплощает механизм фальсификации коллективной и индивидуальной памяти – скрытая лоботомия, манипулирование сознанием в бесконечной череде «симулякров воскрешения и смерти» Жана Влассенко, являющегося одновременно жертвой и системы, и своей реинкарнации, в которой он стал палачом, пытал и мучил свою любимую женщину Марию Самарканд. «Нужно было долго путешествовать в центрах и лагерях, чтобы понять идею возрождения после смерти». С другой стороны, реинкарнация приобретает символическое значение связи времен – прошлого, настоящего, будущего. «Медитация, молчание, ритуализация действий, сочувствие и разделение боли, дань памяти погибшим, магическое сопровождение мертвых вплоть до возрождения».
В романах «Взгляд на оссуарий», «Пост-экзотизм в 10 уроках...», «Дондог», «Бардо или не Бардо» персонаж-писатель, как правило, мертв, но он продолжает жить в памяти других, путешествуя из одного мира в другой, из одной души в другую, создавая виртуальные, параллельные миры. Поэтика «революционного шаманства» – «концепты немого голоса, голоса основного рассказчика, контр-голоса, голоса мертвых, полихрония, нарративная остановка дыхания» – устанавливает тесную связь с поэтологическим принципом сюрреализма, «психическим автоматизмом». Достаточно сравнить определение сюрреализма во Втором манифесте Бретона и определение динамики романса в пост-экзотизме Володина. В Манифесте это выглядит так: «...смешение противоположностей – жизни и смерти, реального и воображаемого, прошлого и будущего, коммуникабельного и некоммуникабельного, высокого и низкого».
Параллельные миры Володина представляют бинарную нарративную систему, в которой «жертва является палачом, прошлое – настоящим, окончание – началом, неподвижность – подвижностью, автор – персонажем, греза – реальностью, фантом – живым, молчание – словом». «Психический автоматизм» вызывает поток образов подсознания, в лабиринтах которого таятся осколки коллективной и индивидуальной памяти. «Я пытаюсь описать внутренний мир зоны, в которой встречаются сон, сознание, индивидуальное и коллективное подсознательное. Я хочу все это объединить с памятью, которая являлась бы общей для всех», – пишет Володин. Его не интересует сюрреалистический проект тотального бунта. Он использует «психический автоматизм» для создания пластической образности параллельных миров.