Западня на сцене
Шрифт:
— Секундочку! — Окно захлопнули с такой силой, что все стекла задребезжали.
— Испугался, как заяц! — пробормотал Краус. — Не хотел бы я сейчас быть в его шкуре.
— Наберитесь терпения… Меня прежде всего интересуют факты. И его гость.
Маркус с шумом втянул воздух, глядя в сторону соседнего участка, где в ярко освещенном помещении двое мужчин выпекали хлеб.
— А еще говорят, будто ночью аппетит разыграться не может…
Прошло довольно много времени, пока в коридоре зажегся свет и Вондри открыл дверь. Лицо его раскраснелось, а волосы, обычно аккуратно расчесанные
— Я принимал гостя, — с недовольным видом проговорил тенор. — Наш мастер-осветитель, господин Крибель. Он как раз собирался уходить.
— Я пришел по очень важному личному делу, — вступил в разговор осветитель, остававшийся на заднем плане и беспокойно переступавший с ноги на ногу. — Господин Вондри согласился…
— Это господ нисколько не интересует, — оборвал его на полуслове Вондри. — Привет, Аксель!
— Вы ошибаетесь, — возразил Маркус. — Собственно говоря, нас интересует все… Но если вам это неприятно… — Он с улыбкой освободил проход. — До свидания, господин Крибель.
— До свидания, — осветитель прошмыгнул мимо, будто страшно торопился, и чуть было не упал с крыльца.
— Погодите! — крикнул Маркус ему вдогонку. — Если вы не против, мой коллега может доставить вас домой. В такую собачью погоду это уже кое-что…
— Не нужно, — испуганно отмахнулся Крибель. — Я живу совсем рядом.
— Не стоит благодарности, это наш долг… Не так ли, лейтенант?
Краус мгновенно понял капитана и охотно поддержал его.
— Конечно, дело чести. Подождите, господин Крибель.
Маркус с улыбкой наблюдал, как длинноногий лейтенант без видимых усилий догнал у садовой калитки мастера-осветителя, который от него чуть не бегом бежал.
— Извините, но мы стоим на сквозняке, — повысив голос, сказал Вондри.
— Да, да, я иду.
Лестница оказалась крутой и узкой, коридор тесным. В самом конце коридора в деревянном бочонке стояла новогодняя елка. Далее — жилая комната, обставленная с таким вкусом и чувством стиля, что Маркус невольно остановился на пороге. Он никак не ожидал увидеть такую обстановку у Вондри, который произвел на него впечатление человека скорее неряшливого, чем склонного к изыску. Да и стоило все это уйму денег…
— Красота, — сказал он, искренне восхищаясь дорогой старинной мебелью, концертным роялем, картинами в тяжелых дорогих рамах. — И обошлось, наверное, в целое состояние.
— Ну, не так уж все страшно, — ответил явно польщенный тенор и пригласил Маркуса присесть. — Я начал собирать старую мебель, когда еще никто об этом не думал — задолго до волны ностальгии. Но самые лучшие вещи мне достались по наследству.
Вондри преобразился, он словно вошел в роль музейного экскурсовода.
— Взгляните, например, на эту витрину, ее сработал некий нюрнбергский мастер в 1832 году — стиль «бидермейер». Обратите внимание на тончайшую резьбу по дереву, на стекло ручной шлифовки, на поразительно ровный слой лака.
Он подошел к угловому шкафу
— Вещи подобного рода вы встретите сегодня разве что в государственных собраниях.
— А у вас он откуда?
— От одной тетушки из Мекленбурга, последней представительницы старинного дворянского рода. Она все свои вещи завещала мне, а сама ушла в заведение для престарелых дам.
Вондри открыл стеклянную витрину, достал фарфоровый подсвечник и высоко поднял его.
— Настоящий канделябр из мейсенского фарфора, — с гордостью подчеркнул он. — Редчайшая вещь. Увы, мне не хватает пары к нему.
— И тоже из наследства вашей тетушки? — спросил Маркус, достаточно разбиравшийся в искусстве, чтобы оценить красоту этого канделябра.
— Да. — Тенор рассматривал канделябр со всех сторон, словно пьянея от восхищения. — Ну, разве не чудо!
Восторг Вондри был настолько искренним и неподдельным, что на какое-то мгновение он показался Маркусу симпатичнейшим человеком.
— Я с вами совершенно согласен. Жаль только, что любоваться им можете вы один.
Выражение лица Вондри изменилось быстрее, чем окраска у хамелеона.
— В кругах коллекционеров я мелкая рыбешка, — сказал он с горечью. — Посмотрели бы, какие сокровища собраны другими… Но почему вы не садитесь?
Он осторожно поставил канделябр обратно в витрину, закрыл ее и пододвинул кресло поближе к столу.
— Выпьем что-нибудь?
— Благодарю, к сожалению, я все еще при исполнении служебных обязанностей.
Маркус сел, взглянул на Вондри и без всякого перехода сменил пластинку:
— В ходе нашего расследования всплыло еще несколько вопросов…
— …на которые я должен ответить, — закончил за него тенор. — Пожалуйста, задавайте ваши вопросы.
Он взял со стола бутылку так, чтобы Маркус не видел этикетки, и налил себе:
— Надеюсь, вы не возражаете…
Маркус кивнул и терпеливо ждал, пока Вондри выпьет. Импульсивность тенора, мгновенная смена настроений только усилили недоверие Маркуса к нему. Он ли это — тот самый флегматик, человек, которого ни удивить, ни поразить невозможно, как о нем говорили? С другой стороны, не подлежало сомнению: такое вожделение к дорогим красивым вещам вполне может явиться мотивом для убийства.
— Господин Вондри, — начал он. — В той головоломке, которую мы пытаемся разгадать, вы — ключевое звено. Вы обнаружили Пернвица, упавшего в люк, и вы же были последним, кто видел его живым. Ваши наблюдения столь важны для нас, что мы хотели бы задать вам еще несколько вопросов.
— Я ведь сто раз все объяснял. — Вондри откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу. — Но если вам угодно, прошу!
Скрестив руки на груди, он с усталым видом уставился в потолок.
Для начала Маркус задал несколько малосущественных вопросов — пусть напряжение несколько спадет. А потом заговорил о Пернвице, о его визите в гримерную Вондри. Он заставил тенора несколько раз описать этот визит, словно оценивая каждое слово, а потом и каждый шаг, который тот сделал, пока не наткнулся на тело главного режиссера. Вондри отвечал быстро, не раздумывая. Похоже, он не лгал.