Западня. Шельф
Шрифт:
— Я знаю хорошее место, чтобы играть, — сказал он. — Пойдешь со мной?
Лиза невольно оглянулась туда, где еще осенью стеной стояли заросли стланика. Сейчас все было завалено снегом; сугробы выглядели ровными, почти гладкими, но Лиза знала — стоит наступить туда, и ты провалишься в кустарник, застрянешь ногами в ветках, и выбраться будет очень, очень трудно... Она вспомнила, как во время урока физкультуры — в этом же парке, только чуть дальше — упала, соскользнула с лыжни и вынуждена была снять лыжи, чтобы встать. И тут же провалилась по пояс; ногу защемило в развилке куста стланика, занесенного по макушку, и, если бы
— А весной бы нашли твой труп, — подсказал Никита, и Лизу затошнило. — Ты пойдешь со мной?
— Куда? — спросила Лиза.
Вместо ответа Никита взял ее за руку и повел к выходу из парка. Получалось это у него удивительно быстро: вот они прошли здание института, вот уже идут по южной окраине города, через совхоз (Лиза почувствовала острый запах силоса, запах, который одновременно напоминал ей и о канализации, и о весне). Слева мелькнула замерзшая гладь Бурундучки; Лиза поняла, что они идут по дороге в аэропорт, но тут Никита резко свернул в сторону — и они оказались на законсервированной буровой.
— Вот это место, — сказал Никита. — Отличное место, чтобы играть.
Лиза огляделась и сердито пожала плечами. Место не казалось ей интересным; и зачем он привел ее сюда?
Никита присел на корточки перед сугробом, наметенным вокруг домика для вахты, и начал копать. Лиза еще раз пожала плечами и принялась помогать — играть, так играть. Хотя пещеру можно рыть где угодно, зачем для этого было забираться аж за город — непонятно...
— Вот интересно, — спросил Никита, энергично отбрасывая снег, — а почему за тобой приехала тетя Нина?
Лиза остановилась, поправила шапочку.
— Как это почему? — спросила она. — Тетя Нина ехала из санатория, ей было по пути...
— Почему за тобой не приехал папа? Он же собирался.
— Не знаю, — грустно ответила Лиза. — Не смог, наверное. Этот... шеф не отпустил.
— А ты спроси у тети Нины, — предложил Никита. — Интересно же.
— Ничего не интересно, — буркнула Лиза. — Скучно просто так рыть пещеру, — сказала она, отряхнула с варежек снег и отошла в сторону. Никита выглянул из уже довольно глубокой снежной норы и показал ей язык.
— Спроси, — снова сказал он. Лиза незаметно пожала плечами.
— Тетя Нина, — окликнула она, открывая глаза.
Нина отложила книжку, вопросительно взглянула на Лизу. На секунду Лизе захотелось сделать вид, что она ничего не говорила и не собиралась спрашивать. Она уже понимала, что зря послушалась Никиту, что ничего хорошего из этого не выйдет, что не вовремя заданный вопрос может разрушить что-то... что-то очень важное. Но Нина не отворачивалась, ждала. Лиза набрала побольше воздуха, как будто собиралась прыгнуть в холодную воду, и быстро проговорила:
— Тетя Нина, а почему папа или мама за мной сами не приехали?
— Потому что после развода им...
Нина запнулась и замолкла, глядя на потрясенную Лизу.
— Ты не знала, — сказала она после паузы. Голос у нее был странный, осуждающий и виноватый одновременно.
Лиза не ответила. Она чувствовала себя так, будто спускалась по лестнице — и внезапно вместо ступеньки под ногой оказалась бездна. Она ощутила, как онемело лицо. Как будто она смотрит широко раскрытыми глазами на нечто настолько ужасное, что невозможно отвести взгляд. Как будто Нина раздвинула сухие стебли полыни, а за ними оказался мертвец, разложившаяся мертвая женщина с выпущенными кишками и яркой сережкой в остатках уха. «Привет, Лиза, — говорит она, — добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! Теперь это случилось с тобой!»
— Лиза? — окликнула ее Нина. Вид у нее был растерянный.
— Я хочу спать, — тихо прошептала Лиза, снова сжимаясь в комок. — Спать хочу...
— Вот и хорошо, — ответила Нина, и в ее голосе было плохо скрытое облегчение. — Поспи, конечно.
Лиза нашарила под свитером фигурку воробья, сжала в кулак. Прохладное прикосновение металла странно успокаивало. Она прикусила кулак и закрыла глаза.
— Ты ничего не можешь с этим сделать, — грустно сказал Никита. — Ничего не исправишь.
— Неправда, — мысленно ответила Лиза. — Если я буду хорошей... они помирятся, вот увидишь.
— Да им все равно, хорошая ты или плохая.
— Нет. Нет, не все равно.
Как жаль, что воображаемого друга нельзя побить, подумала Лиза. Ее охватила странная смесь возбуждения и бессилия — ее трясло, сердце колотилось, как бешеное, но при этом она не могла даже пошевелиться. «Добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! — вопил мертвец, — здесь монстры, и они любят маленьких девочек! Они хотят есть!»
Лиза вспоминала прошлый июнь, когда они в последний раз летали на юг все вместе, втроем, — мама, папа и Лиза. В Черноводске еще лежал снег, а Хабаровск уже утопал в зелени, и сквер напротив аэропорта пах липкими тополевыми листьями и теплой землей. Они пошли в гостиницу рядом с аэропортом, где было две половины — мужская и женская, в огромных комнатах стояли рядами пружинные кровати и пахло сырым постельным бельем, а из репродукторов доносились объявления о регистрациях и посадках. Они сняли там три койки, а потом нашли свободную лавочку и ели пирожки с картошкой; вокруг сидели и даже лежали на газонах люди с чемоданами, солнце прыгало в листьях, а в траве ковырялись черные галки. Лизе разрешили снять куртку, и она сидела в одном тонком свитере, ощущая спиной легкий ветер и солнечное тепло. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Вот бы всегда так сидеть, думала она. Жевать пирожок, запивать вкусным «Дюшесом» и слушать, как хохочет папа. Смотреть, как мама иногда отбирает у него бутылку пива и делает маленький глоток. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно.
Их рейс на Москву был только утром, времени было полно, и родители решили сводить Лизу в зоологический музей. Они долго ехали в автобусе по незнакомым улицам, расспрашивали прохожих, потом уже в темноте шли по пустынному бульвару, и шелестящие листвой деревья казались Лизе гигантскими. Таинственно светились фонари, полускрытые кронами. На маме было светлое летнее платье с кружевом у подола и бежевые туфли, губы накрашены блестящей помадой, она держала папу под руку и что-то тихо говорила ему про номера в гостинице, про скрипучие кровати. Лиза не вслушивалась в смысл и улавливала лишь интонации — мама говорила особенным, насмешливо-певучим голосом, от которого Лиза чувствовала себя смущенной, счастливой и немного одинокой: мама с папой были вместе, а она — слегка отдельно, и это было хорошо, но все-таки чуточку обидно. Она крепко держала папу за руку, то и дело спрашивала его — про музей, про Хабаровск, про самолеты, и папа отвечал, а потом снова поворачивался к маме.