Записки гадкого утёнка
Шрифт:
Мартин Бубер описал проблему Другого в терминах двух отношений: Я = Ты и Я = Оно. Я = Ты — отношение любви (к Богу и к ближнему). Я = Оно — отношение к предмету: сегодня он нужен, а завтра мешает. Годится — молиться, не годится — горшки накрывать. Чем больше мы захвачены делом, тем труднее оторваться от делового отношения к предметам, и когда помеха — человек, вспомнить, что этот человек (муж, жена, отец, мать, ребенок, сосед) — Ты, образ и подобие Божье… Может быть, искаженный образ, но и в искажении своем не вошь, не ветошка. Кто не замечал, что захлеб дела, захлеб идеи превращает Ты в Оно, вытесняет из мира Бога — Бог неощутим в третьем лице, — и в конце концов ты сам становишься Другим, потерявшим связь с целостностью жизни, потерявшей свой смысл.
Отвлеченным умом нетрудно понять, что одна из проблем современного сложного мира — как соединить твердую верность своим убеждениям, своим нормам добра с уважением и терпимостью и нормами Другого. Но одно дело понять это отвлеченным умом, а другое — умом сердца. Когда Лев Толстой противопоставляет Болконских Ростовым, он по-своему противопоставил отношения Я = Ты и Я = Оно. Я = Ты — это присутствие сердца в каждом движении ума. Оно легко дается в узком кругу семьи, рода, «роя» (как иногда выражался Толстой). Но оно становится синей птицей, не дающейся в руки, когда теплый мир семьи, сословия, роя рассыпается, когда человек обособляется и хочет жить своим умом. Он создает этические учения, нормы, ценности — но на каторге Достоевский увидел, к чему сползает мир без постоянного прорыва в глубину: «умри сегодня, я умру завтра».
Первым выпал из роя чужак, странник, изгой. Угоден Зевсу бедный странник — говорили греки, мысленно ставя беззащитного под защиту бога. И в Библии несколько раз повторяются слова: «Будь милостив к страннику (=чужаку, изгою), ибо сам ты был странником в Земле египетской». Мы подходим тут к еще одному повороту проблем, связанным с диаспорой. Только в народе-пленнике, народе-изгое, чуждому земле и богам земли, учение о вселенском Боге, о Боге-Духе, веющем всюду, нашло свои земные корни. И когда евреи, осев на землю, стали поклоняться ваалам («хозяевам», вроде бажовской «Хозяйки Медной горы»), — нашлись пророки, удерживавшие народ от возвращения в язычество. А потом веру в Единого подхлестывали новые пленения, новые беды.
По мнению Шпенглера, к I веку Иерусалим значил для евреев не многим больше, чем Рим для католиков. Это был центр веры, но уже тогда жили евреи повсюду. И какая-то часть этого народа, потеряв почву на земле, искала опору только в небе. Эта часть диаспоры подхватила «благую весть» и разнесла ее по империи. В посланиях Павла — вся география Средиземноморья. Ко II–III векам христиане оторвались от еврейства, но сохранили характер людей диаспоры. Народы земли не понимали их так же, как евреев, и даже еще больше. Потом клевета против христиан обернулась на евреев.
Один из парадоксов истории, что еврейские идеи, захватившие языческие головы, становятся антисемитскими. С марксизмом случилось то же самое, что с христианством: к 1953 г. он дошел до дела врачей-убийц, и уже готовились вагоны для ссылки еще одного народа, вслед за народами Кавказа и Крыма. Поворот КПРФ к теории этносов похож на фарс. Но в речах Гитлера тоже было много пошлого, клоунского. Тут большого ума не надо. За спиной дурака-погромщика стоит миф.
Евреи — самый древний из народов диаспоры. И за ними тянутся следы богословских споров и проклятий, дающих юдофобам готовую идеологию. Евреям можно приписать целый ряд роковых событий истории. Евреи окружены облаком мифов, и чтобы помахивать антисемитским кадилом, не требуется большого ума. А размахивать хочется, потому что человек диаспоры гибче приспосабливается к обстановке и иногда умеет извлечь выгоду даже из нынешнего хаоса. Это, однако, не этническая еврейская черта. Это черта диаспоры — какой бы то ни было.
Если сбудется золотая мечта юдофобов и еврейская «мафия» — вместе со всеми евреями — провалится сквозь землю, свято место не останется пустым. Его тут же поделят другие финансово-криминальные группировки, которые мы, на итальянский лад, называем мафией: армянская и азербайджанская, грузинская и чеченская; а если и их истребят, то найдется кто-нибудь еще. Потому что сила сцепления малых народов, их солидарность, их взаимная выручка больше, чем у русских. Это связано с особенностями русской истории и может быть преодолено, если история изменится, но пока это факт и факт обидный. Талантов полно, но не хватает «соображалки», рыночной интуиции. У средневековых англичан этой соображалки тоже не было, и они воспринимали еврейские навыки в торговле и финансах как дьявольское наваждение. После нескольких погромов евреи были изгнаны. А потом, когда евреи — через несколько веков — вернулись, их приняли, как компаньонов, с которыми можно вести дело. Думаю, что несколько веков России не понадобится. Но пройдет какое-то время, пока конкуренция евреев, армян, грузин, чеченцев, ингушей, азербайджанцев, татар и прочих станет привычной и будет использована как школа деловых навыков. Скорее всего, по мере того как бизнес будет освобождаться от советских извращений.
Кто старое помянет, тому глаз вон; но хочется напомнить коммунистам, что криминальное извращение бизнеса разрослось еще при их власти; что именно их неуклонная центрально-административная экономика создала, как свое необходимое дополнение, экономику теневую, связанную с преступным миром. И как только террор пошел на убыль, после смерти Сталина, союз теневиков и взяточников стал фактической властью в целых республиках, на Кавказе и в Средней Азии. Шеварнадзе, а за ним Алиев пытались бороться с новой властью, используя аппарат КГБ; они добились только того, что масштабы взяток, учитывая риск, выросли вдвое. Потом Андропов подкручивал гайки во всесоюзном масштабе — с тем же нулевым результатом.
Были и другие попытки разрубить гордиев узел. Рубили виноградники. Устроили шумное узбекское дело. Мафия отступала на пару шагов, но не сдавала своих позиций. И нет ничего удивительного, что именно преступные группировки сумели воспользоваться «перестройкой» и захватили львиную долю власти в России. Загнать мафию в подполье безусловно можно, но такими средствами, которые хуже самой болезни. Скорые способы сводятся к террору; и заодно с мафией он парализует всякую негосударственную активность. Итальянцы помнят, что Муссолини прижал мафию, но возвращаться к Муссолини не хотят, предпочитают медленное, но верное укрепление правового порядка. И у нас, в России, была написана песня Галича; «Мне не надо скорой помощи, дайте медленную помощь…».
Юдофобство — и всякое диаспорофобство — извращает проблему, превращает действительность в миф. Но у этого мифа есть свои основания, которые требуют серьезного и честного анализа. «Широк, слишком широк человек, я бы сузил», — сказал Митя Карамазов. Это относится не только к русским. По крайней мере некоторые народы диаспоры одновременно тяготеют к высотам духовности и к низости рынка. Грубо практические люди, закоренелые в грехах, становятся праведниками, когда дело касается перемены веры. Такой случай я знаю и из жизни армян. Один из молдавских господарей XVI в. решил пополнить свою казну и предписал армянским купцам, под угрозой смертной казни с конфискацией имущества, перейти в православие. Расчет оказался правильным. Все купцы остались верны своей армяно-грегорианской церкви и приняли мученический венец за свое монофизитство (учение о том, что человеческое во Христе поглощено его божественностью). В истории евреев подобные эпизоды случались из века в век.
Иногда два лица диаспоры воплощались в семье как своего рода разделение труда. Был еврейский обычай — выдавать богатых невест за абсолютно непрактичного праведника, погруженного в Писание, посты и молитвы. После этого рабби продолжал свою учительную жизнь, а жена торговала в лавочке. Но все эти тонкости заметны только изнутри общины, да и то не всегда. Есть еврейская легенда, что полнота совести народа воплощена каждый век в тридцати шести незаметных праведниках. Их никто не признает, их все унижают, травят, и только в посмертии Бог отогревает их души в своих ладонях. Эту старую легенду обработал Андре Швацбарт в своей книге «Последний из праведных».