Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
Больница – через три метра – мертвец на носилках.
Новое военное кладбище – палки, палки, палки с именами.
3/VII 42 Моя болезнь. Надежда Яковлевна Мандельштам.
В ней всё привлекательно, интересно, умно; одно только смущает меня – ее желание во чтобы то ни стало быть заместителем бога на земле, римским папой.
Дважды заходила NN – не специально, а от Н. Я. Прочла «новые строфы» – ах, какие! Отповедь «вязальщицам» всех мастей и оттенков.
Какая есть! [534]534
Стихи так и начинаются: «Какая есть, желаю вам другую» – о них см. «Записки», т. 2, примеч. на с. 168–169.
Вчера пришла после лазарета, где выступала в палате. Читала там любовные стихи из «Anno Domini».
– «Ко мне подошел один раненый, спрашивает:
– Скажите,
– Да, говорю, правда. Акмеизм.
– А Есенин тоже с вами был?
– Нет, это позже, это уже имажинизм.
– А теперь ничего такого нет?
– Нет», – и проследовала.
9– 11/VII 4 2 Помирала. В общем это было бы дельно и своевременно. Однако глупо не увидеться с Шурой и не передать ей Люшу. В бреду
И твердые ласточки круглых бровей, —и слезы [535] .
Приходила NN. Ей заплатили 800 р. – только. Теперешней обложкой она довольна. Изъяты три стихотворения: «Всё это разгадаешь ты один», и… ой, забыла! «Август 1940», «Лондонцам» [536] .
Получила телеграмму от В. Г., что посылка дошла!!!! Вот. А она спорила, не хотела посылать «мертвому».
Светлана Сомова заходила к ней с каким-то дурным разговором: что она может ехать, но пусть знает, что опасно. К чему? Ведь запрещать умеют и без разговоров, когда надо [537] .
535
«И твердые ласточки круглых бровей» – этой цитатой из Мандельштама начинается одно из ташкентских стихотворений Чуковской. Оно называется «В тифу», так как А. К. в это время тяжело болела брюшным тифом. Обращены стихи к неизвестной могиле мужа: «Какая отрада – сквозь лютый зной / Схватиться за слово поэта, / Чтоб строки на север вели за собой / К могиле, затерянной где-то». (Лидия Чуковская. Стихотворения. М., 1992, с. 31.)
536
Из этого перечня в ташкентской книге уцелело лишь стихотворение «Лондонцам» – № 51.
Не включены: «Всё это разгадаешь ты один» – № 18, «Август 1940» – № 46.
537
Светлана Александровна Сомова (1911–1989), переводчица, поэтесса, в годы войны работала литконсультантом в ташкентском отделении Союза писателей. Автор очерка «Анна Ахматова в Ташкенте» (см. «Воспоминания»).
Впрочем, никто не поедет.
1/VIII NN навещала меня раза четыре. Приносила цветы.
Иногда у Хазиных ее ждала Раневская, и тогда она торопилась. Но чаще сидела долго.
Страшный рассказ о Муре. – «Теперь я знаю, что видела убийцу» [538] .
Сводки.
Сердилась на меня, если я пыталась сесть: «Ну что ж, хотите умирать – умирайте».
В эти же дни, от Над. Як., от Браганцевой чудовищные рассказы об интригах Раневской. [Вырвана почти целиком страница – осталось четыре строки. – Е. Ч.] Все вздор. NN больна. 39,7. Подозрения на брюшняк. Это как новое направление в сводке. Неужели она от меня заразилась.
538
Трудно объяснить, чем вызван столь резкий отзыв А. А. о Муре. В это время с ним случилась новая беда. 21 июля он пишет Е. Эфрон: «В течение июня месяца я находился в почти-абсолютно голодном состоянии… Воля не выдержала; я продал несколько хозяйкиных вещей – рублей на 800 – тайно от нее, конечно. В начале июля, случайно, хозяйка заметила пропажи. – Заявление в милицию, повестка, арест, 28 часов под стражей с уголовниками, допрос, признание… Я дал обязательство хозяйке уплатить ей в течение 4-х месяцев 3000 р….Я уже зондировал ташкентские ресурсы, они равны нулю. Ахматова сидит без денег… да и я всем рассказывать о случившемся не намерен; это мне только может повредить» (Г. Эфрон. Письма, с. 50–51).
Очевидно, Ахматова против обыкновения ничем не помогла Муру на этот раз и произошла какая-то ссора. Некоторое время спустя Мур пишет сестре: «…последние стихи Ахматовой – просто слабы, последняя ее поэма – «1913 год» – сюрреализм. Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла – и умерла более глубоко, чем мама… Было время, когда она мне помогала, это время кончилось. Однажды она себя проявила мелочной, и эта мелочь испортила все предыдущее; итак, мы квиты – никто ничего никому не должен. Она мне разонравилась, я – ей» (Там же, с. 65).
[Вырваны две страницы. – Е. Ч.] Я позвала Надежду Яковлевну, Евгения Яковлевича и Лиду. Надо сделать всё, чтобы как можно скорее отправить NN в санаторий, в Дурмень, а за этот месяц подготовить ей возвращение не на Маркса, 7.
Обе операции крайне трудны, ввиду того, что нету папы, нет Толстого; Лежнев, несмотря на прямой выговор из ЦК, ничего для NN делать не станет; с комнатой будет крайне трудно, так как NN столько раз отказывалась
22/VIII 42 NN третьего дня уехала в санаторий.
Н. Я. прочла мне новые вставки в «Эпилог». Не отпускает ее поэма, нет.
Очень мне хочется навестить ее в Дурмени. Да не знаю, удастся ли.
Была Беньяш, жаловалась на обиды и холодность со стороны NN.
И я всё вдруг поняла, как озарением. Я убеждена в правильности своей догадки.
NN чувствует, что ее осуждают.
Осуждение началось с ее дружбы с Раневской. До тех пор на знакомство с Беньяш никто внимания не обращал.
Но после моего разговора с ней и, вероятно, намеков от других – она, вместо того, чтобы поставить в рамки Раневскую – стала осторожничать с Беньяш. Не приглашать ее. Не ходить к ней. Не позволять сопровождать…
Человеческая душа.
Душа темна, пути лукавы [539] .27/VIII 4 2 Энтерит. Опять было 40°. А всё попугаи.
Книжку А. А. вычеркнули из плана. Мы обе давно были к этому готовы. И все же – грустно.
539
Душа темна, пути лукавы – строка из стихотворения Ахматовой «О нет, я не тебя любила» – ББП, с. 139.
Она еще не знает. Но догадывается – давно.
Хуже всего, что денег не будет.
Вчера – 39,7 – вдруг пошли стихи (потому что на минуту оторвалась от либретто, укладываясь в постель)
И синие глаза моиСтарушечьи, но молодыеИ руки вольные моиГотовые служить РоссииНикто не пожалеет вас…Всё бил их бог, слезами налил,От пытки спасИ умирать в Ташкент отправил.Скоро будет и второе – о хрупкости [540] .
540
Оба стихотворения Лидии Чуковской, о которых идет речь, не опубликованы.
Как я боюсь, что я – Есенин относительно Блока. Лобовое и упрощенное раскрытие того, что у нее сложно [541] .
2/IX 4 2 Дурной сон, дурной день.
Я в зеленой комнате на Кирочной. За столом – Шуринька в берете и коричневом пальто. Ее подбородок, синева под глазами, колечко. И Мирон. Щека – на щеке родинки (проснувшись, поняла: Митины). И тут же я – лишняя при их разговоре.
День: непосильное писание.
Люша, которую надо взять и еще не беру. Сознание, что там запущено и оттуда будет беда. И нет секунды и нет копейки.
541
Возвращаясь мысленно к своим и ахматовским стихам, Л. К. через четверть века записала в дневнике: «Больше всех поэтов русских я люблю Блока.
Не Ахматову, столь любимую; но это потому, что она – слишком я; из-за нее, например, безусловно из-за нее, я не стала поэтом. Любая моя, мною пережитая мысль, уже высказана ею с такой полнотой и силой, что «тех же щей да пожиже влей» незачем. Когда я хочу что-нибудь про себя рассказать, я могу просто заговорить ее стихами. «И убывающей любови / Звезда восходит для меня». Конечно я и как личность гораздо мельче, потому что для нее существует рост, «Белый, белый Духов день» и пр. Но уж во всяком случае, то малое, что во мне есть (пытка-любовь-смерть), русская природа, Петербург – все это ею выражено. Поэтому сказать: «Ахматова мой любимый поэт» то же, что «я – мой любимый поэт»».
Почтальон не принес ничего.
Радзинская со всей грязью дома № 7 + грязной клеветой Берестинского обо мне. Вот месть этого гада за мой нежеланный въезд.
Объяснение с Лидой.
Звонок с фабрики с любезностями и угрозами Исаева [542] ).
Возможность ехать в Дурмень (горы! вон из комнаты!) и мой отказ.
Звонок от NN из Дурменя. Светлый ее голос.
– «Я вас видела в последний раз 29-го июля».
Ее оставили. По-видимому, заговор мой с Радзинской удался: Радзинская ходила к Пешковой, чтобы NN продлили пребывание.
542
Константин Федорович Исаев (1907–1977), драматург, сценарист, в годы войны работал на Ташкентской киностудии, в июле 1942 года назначен уполномоченным сценарной студии Комитета по кинематографии по Средней Азии. В это время Л. К. работала над сценарием «Аист на крыше» (по рассказам детей) и, очевидно, из-за тяжелой болезни (брюшной тиф) не успела сдать его в срок. О дальнейшей судьбе этого сценария см. с. 547–548. Сценарий сохранился в архиве Л. К.