Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
– «Хорошо. Правильно» [507] .
Она очень полюбила для стихов это слово «правильно».
24/V 42 Вчера, мертвая, я пришла к NN.
Она рассказала мне о своих Самаркандских огорчениях: Ира продала ее посылочку, так они голодают.
Открытка Анне Андреевне от Владимира Георгиевича!
28/V 42 После сведений о городских сплетнях, чудовищных по глупости, пошлости и неприятности, сообщенных мне Беньяш, Радзинской и Риной – я решила, что должна [рассказать], что уже говорят о ней в доме № 7 и в Союзе!
507
Л.
Какая слепота, какое помрачение! Не она ли на днях объясняла мне, что если она не возьмет у Мура расписку – подумают, что она присвоила деньги.
– «Кто вам сказал о Раневской?»
– Рина.
– «Как не стыдно. Сплетница. Кто же сообщает о таких вещах?!»
– NN, но вы сами только что сказали, что уже говорили мне о Раневской. И вы же говорили мне о Беньяш…
В форме тяжелого препирательства диалог длился долго. Потом мы опять говорили о Марине Ивановне [Цветаевой], читали стихи, но раздражение (с ее стороны) осталось, и я знаю, что это еще не конец неприятному.
29/V 4 2 Ас NN все нехорошо.
С тех пор я ее не видала (вчера ее не было дома), но я уже знаю, что она передала весь разговор наш Раневской, упомянув и Рину (на которую я сослалась как на источник). Зачем?
Чем больше думаю я о нашем разговоре, тем больше вижу ее непрямоту. Зачем она не сказала мне: «Да, вы правы, Раневская компрометирует меня в глазах «вязальщиц» и мемуаристов, но я не вижу оснований считаться с мнением сплетников». Это было бы достойно. Вместо этого она сказала мне, что я всё «выдумала», упорно отрицала самую возможность «компрометации» (которая несомненна), и всё сообщила Раневской.
Я обижена и осуждаю. Но я воздержусь сделать оргвыводы: раз Вл. Георг, нет возле нее, я должна нести свою миссию: NN поручена мне Ленинградцами.
Во всей истории отвратительно еще и то, что она – типично эмигрантская.
31/V 42 Ante lucem… ante lucem… [508] Почему у меня такое чувство, будто меня ждет счастье? Или я прощена?
К NN вчера не ходила. Сегодня была. Она прочла мне великолепное, трогательное, новое: о статуе в Летнем Саду [509] .
508
Ante lucem (перед рассветом /лат./) – название одного из ранних блоковских циклов.
509
«Nox. Статуя «Ночь» в Летнем Саду».
– «Зачем вечор так рано скрылись» – «Капитан» и «мне так хотелось прочесть вам первой» – и пошла меня провожать в новом сшитом Дроботовой сарафане, сидящем на ней, как вечернее платье, ослепительно прекрасная, молодая – но – «что-то кончилось» [510] .
4/VI Вчера NN прочла мне два новых стихотворения, предупредив, что они недоделаны и еще не нравятся ей. «Между нами теперь три фронта» – и еще одно, о тени. Она говорит, что будет цикл, вместе с «С грозных ли площадей». Мне новые не очень понравились, особенно первое, показались какими-то вялыми. Я сказала:
510
«Зачем вечор так рано скрылись?» – строка из «Евгения Онегина» (глава шестая).
«Что-то кончилось» – название рассказа Эрнеста Хемингуэя из книги рассказов «В наше время».
– Я там не очень понимаю про «азалии».
– «Вы их поймете, когда их не будет» [511] ).
(Там азалии рифмовались со словом распечалит.)
Зато она прочла мне прелестное, нигде не печатавшееся старое, 1914 года (ой, я забыла его):
Как любила и люблю смотреть яНа закованные эти берегаНа балконы куда столетьяНе ступала нога [512] .О
511
Речь идет о стихах, обращенных к В. Г. Гаршину: «Гдаз не свожу с горизонта» (со строчкой «Между нами, друг мой, три фронта» – ББП, с. 293) и «С грозных ди площадей Ленинграда» (впоследствии оно вошло в цикл «Луна в зените» – БВ, Седьмая книга). Более подробно об этих стихах см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 95.
512
Л. К. действительно запомнила неточно. На самом деле: «Как люблю, как любила глядеть я / На закованные берега, / На балконы, куда столетья / Не ступала ничья нога».
…нигде не печатавшееся старое, 1914 года – стихотворение печаталось, но только в журналах. Впоследствии оно вошло в «Бег Времени» (Белая Стая). Там оно датировано 1916 годом.
Договор не заключен.
NN по этому поводу очень беспокоится.
5/VI 42 Договор с NN заключили. Она довольна.
Письмо от Штоков с настоятельным зовом в Москву. NN не говорит этого прямо, но мне кажется, что она скоро решит ехать.
8/VI 4 2 Сегодня (в постели, утром, кладя холодные платки на голову) NN:
– «Радзинская и Беньяш передавали мне, что вам не нравится «чардаш» во второй строке… («Глаз не спускаю»). Не объясняйте, я сама знаю, почему… Уводит от Ленинграда… А вот так вам нравится?» – и сказала какую-то строчку, где на конце «весна» [513] ).
513
Речь идет о строке «Где метеди пляшут чардаш» в стихотворении «Гдаз не свожу с горизонта».
– Нет. Тут нужна полная рифма… А чем вы, NN, недовольны в «Ноченьке»? Я понять не могу.
– «Там есть слово «покрывали», которое сейчас все воспринимают, как ругательство».
– Ля всегда про себя читала «укрывали»…
– «Вот как хорошо. Так и будет, и тогда я его сегодня же сдам Зелинскому. Вот молодец».
Дальше она говорила мне много лестного.
Но я теперь думаю: «покрывали» никто не принял бы за ругательство; «крыли» – другое дело. Однако «укрывали» все равно лучше: трогательнее [514] .
514
С тех пор стихотворение «Ноченька», то есть «Nox», печатается со строкой: «Как мы тебя укрывали» – БВ, Седьмая книга.
На днях у Радзинской NN читала «Поэму» Дейч и Бать после их длительного настояния. Я мучилась. Прослушав, они сообщили, что это «хорошо» и «интересно», и немедленно приступили к обсуждению последних высказываний Лежнева на заседании Президиума – полагая, по-видимому, что это и есть литература [515] .
11/VI 4 2 NN была у Зелинского (он болен), продиктовала ему «Ноченьку» и, все-таки, «Лондонцам». Теперь книга пошла в набор.
515
Исай Григорьевич Дежнев (1891–1955), публицист, издательский работник. В Ташкенте он занимал пост секретаря Президиума Союза писателей Узбекистана и входил в редсовет ташкентского отделения издательства «Советский писатель».
12/VI NN вдруг объявила мне третьего дня, что она хочет ехать с подарками ленинградским детям в Ленинград и что она уже возбудила об этом ходатайство.
Справившись с мыслями, я решилась возражать.
– «Какая вы храбрая», – сказала NN.
– Вам не следует ехать в Ленинград. Ленинградцы снова должны будут вывозить вас и, тем самым, вы создадите им лишнюю заботу.
– «Поеду. Приду к Алимджану и скажу: в Ленинграде меня любят. Когда здесь, в декабре, вы не давали мне дров, – в Ленинграде на митинге передавали мою речь, записанную на пластинку».