Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
13/IV 4 2 Сегодня вечером мы (с NN) определили порядок стихов в первой части книги (которую решено назвать «Тростник») [448] .
Беньяш предприняла смелый шаг: втайне от NN дала Толстому поэму с тем, чтобы он решил, можно ли ее напечатать. Если нет – мы дадим три куска: посвящение, Были святки кострами согреты, эпилог.
17/IV 4 2 Сегодня NN больна – очень кашляет по ночам, t° повышена. Лежит. Я зашла к ней вечером. По дороге встретила Беньяш. Скоро явились: Раневская и Слепян. Сквернословили и похабничали. NN была с ними очень терпелива и любезна. Зато на меня сердилась, когда я мыла посуду: «не надо, вы ничего не видите. Вот у Л. Др [оботовой] это выходит легко» [449] .
448
Отдела «Тростник» в ташкентской книге Ахматовой нет. Цикл с таким заглавием впервые – в урезанном виде – появился в «Стихотворениях, 1961» и в более полном – в «Беге времени». Об этом ахматовском замысле см. с. 234 и «Записки», т. 2. с. 156–157.
449
Л. Дроботова – жена писателя Виктора Николаевича Дроботова.
(Штоки уехали, прибив полки, занавеси, продав электрическую плитку, таз – в комнате у NN теперь отлично.)
Почему-то зашел разговор о Распутине.
– «Я видела его один раз. В поезде. Я ехала из Царского с одним моим приятелем. Вдруг вошел Распутин и сел напротив нас. Он был в обычном пальто и шляпе, но в русских сапогах и с бородой. Глаза у него стоят страшно близко друг к другу, как у Льва Толстого, и когда он смотрит на вас – кажется, что его глаза застревают у вас в мозгу».
О мемуарах-фальшивках.
Все мы поднялись уходить. NN попросила меня остаться.
– «Я теперь с тоской вспоминаю о декабрьских вечерах, когда мы были с вами одни, – сказала она мне. – Сегодня меня навестили пятнадцать человек… Похабность Раневской артистична, как всё, что она делает, но непристойности Слепян – такая вялая скука».
Я сидела долго. Она рассказала мне о визите Юфит и Любанского и о том, как Любанский заказал ей стихи, и о том, как Юфит воскликнула, когда Любанский подавал ей зажженную бумажку: «Сотрудник «Красной нови» подает прикурить Анне Ахматовой»… [450] Мучает ее всё то же, знакомое мне. И Ленинград. И В. Г.
450
Илья Абрамович Любанский, журналист, руководитель отдела публицистики журнала «Красная новь». В Ташкент он попал после тяжелого ранения в боях под Москвой. Любанский возглавлял оборонную комиссию Союза писателей.
После того, как он попросил у Ахматовой стихи – в № 3–4 «Красной нови» за 1942 год были напечатаны «Первый дальнобойный в Ленинграде», «И та, что сегодня прощается с милым…» и «Наступление» («Славно начато славное дело»).
А машинистка Беньяш еще не переписала стихов, отобранных нами… Если книга будет напечатана и NN получит десять тысяч – я буду за нее спокойна. А то она уже почти все деньги раздала: Луниным, Муру, управдому и пр. Хлеб тоже раздает, яблоки раздает детям, все свои мизерные богатства.
18/IV 42 Присутствовала при трагикомической сцене.
Я пришла к NN днем. Она лежит, но кашляет меньше, и t° нормальная. Я принесла ей изюму, хлеба с маслом, свежего луку. Вымыла посуду. Ухаживает за ней весь день Радзинская, стараясь заменить уехавшую Шток. И при мне пришел старец Басов-Верхоянцев, жена которого считалась вождем анти-ахматовцев, и предложил вынести ведро (NN, конечно, не позволила) [451] . Я сказала: – Ты победил, Галилеянин!
451
Сергей Александрович Басов-Верхоянцев (1869–1952), писатель, его жена – Надежда Ивановна (1879—?).
Оказалось, что кто-то уже дал знать в Литфонд о болезни NN и новое начальство – Джанибеков – на фоне ее нового, созданного Толстым и «Правдой» положения – желает блеснуть заботой о человеке [452] .
Явилась какая-то девица, справилась о здоровье и принесла десять яиц.
Затем явился доктор с плоским лицом домработницы. И я увидела сцену, которую уже наблюдала в Ленинграде, когда Литфонд переживал приступ забот о NN.
– «Что вас приковало?» «Почему вы лежите?» «Какая зарплата?» «Голодаете?»
452
8 марта 1942 года в «Правде» напечатано стихотворение Анны Ахматовой «Мужество». Корреспондентом «Правды» в Ташкенте была Ф. Вигдорова, которая и содействовала этой
«Не залеживайтесь!»
Выслушав NN весьма бегло и не дав ей возможности рассказать ни о ногах, ни о сердце, ни о своем давнем tbc, она удалилась. – «Мы всегда думали, – сказала NN, – что врачи существуют для облегчения страданий больных. Оказывается, их призвание – разоблачать симулянтов».
Разумеется, врач не знал фамилии NN.
Я смеялась, а NN очень сердилась. Мысли ее пошли по привычному руслу. «Симулянтку из меня делают… Я говорила, что не хочу врача. Видите? Стоит ходить к Баранову, к крупным врачам, а эти ведь существуют только для разоблачения симулирующих бюллетенщиков… Теперь она доложит, что я притворяюсь. Этого только еще мне не хватало».
Прочла мне две строфы, посвященные Вовочке Смирнову. Сказала:
«С тех пор, как умерли мои мальчики, я совсем не хочу видеть детей» [453] .
21/IV 42 Вчера я целый день провела у NN. Она лежала, я за ней ухаживала. Мы много были одни, так как лил дождь и никто не приходил. NN радовалась этому. NN очень ждет переписанного из книги, волнуется; а деловитость Беньяш оказалась чистой липой: она потеряла порядковый список стихов, её машинистка всё переврала и т. д.
453
«Щели в саду вырыты» – БВ, Седьмая книга.
Эти стихи, вместе со стихами «Постучи кулачком – я открою», печатались с посвящением «Памяти Вовочки Смирнова, погибшего во время бомбардировки Ленинграда». О судьбе мальчиков Смирновых подробнее см. с. 513 и ББП, с. 484.
NN еще кашляет, и t° повышена.
Заходил, конечно, неизбежный Волькенштейн. NN относительно него переменила воззрение: то она еле сдерживалась в его присутствии, а теперь, после того, как Радзинская ей рассказала, сколько людей в доме порицают ее, говорит:
– «Как мне повезло, что мои соседи – Волькенштейны. Она – совсем ангел, добрая; он, конечно, «половина негоже», но и он чудный. Представьте себе, рядом жил бы кто-нибудь другой. Лидина, например. Она кричала бы: «Целый день к вам ходят! Покоя нет! Стучат! Где ваше помойное ведро?»» и т. д.
Очень трогательно расспрашивала Радзинскую: «что я им сделала? ведь я им ничего дурного не сделала».
22/IV 42 Вчера была вечером у NN для свидания с Баталовым, который хочет выступить в Детдоме. NN нас познакомила. Мы условились [454] ). Потом и он, и Дроботовы ушли (девочку NN называет Юнона и очень любит) и мы остались одни.
– «Я этому уже почти не верю, – сказала NN. – Как вы думаете, почему это здесь все без конца ходят друг к другу?»
454
Владимир Петрович Баталов – о нем см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 37.
В этот вечер мы много говорили о людях. NN была очень резка и откровенна. Иногда входила Раневская, обожающая NN (NN называет ее «Чарли»), иногда Радзинская, очень сложно объясняющая, почему она поссорилась с Габрилович [455] .
– «Не люблю Женю Пастернак, – сказала NN. – Что за паразитическое существование. Борис Леонидович давным-давно бросил ее, у него другая семья, а она до сих пор всё «Боря, Боря», и ходит в Союз, чтобы лишний раз сообщить, что она жена Пастернака, и выслушать: бывшая. Потом плачет и всем рассказывает… И то же самое Ант. [456] Они разошлись 14 лет назад, а она все до сих пор лепечет о нем, и можно подумать, будто это ее муж. Мужики бросают баб, а бабы им на шею вешаются. Мне за женское достоинство обидно» [457] ).
455
«Чарли» – прозвище дано по имени Чарли Чаплина.
Габрилович – Нина Яковлевна (1903–1973), жена драматурга Евгения Иосифовича Габриловича (1899–1993).
456
Ант[окольская] – Наталия Николаевна Щеглова (1895—?), первая жена поэта Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Их сын, Владимир (р. 1923), погиб в начале войны.
457
Ахматова говорит о первой жене Б. Л. Пастернака, художнице Евгении Владимировне Пастернак.