Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
В эти же дни выяснилось, что NN давно уже получила пропуск в магазин, то есть право на паек; ее известили – и она позабыла об этом, чудовище… Я ужасно счастлива, теперь она будет сыта. О. Р. ходила дважды в магазин, и я с Люшей один раз – когда О. Р. уезжала на Чирчик. – Капуста, желе, вино, пшенная крупа, лапша.
17/II 42 Вчера я была у нее – ее именины. Я пришла пешком из Старого Города, вся в грязи и продрогшая. У нее холодно, никакой еды; сидят: Городецкие (оба) и Липскеров. Нимфа в своем репертуаре: бесконечные рассказы о своих поклонниках, попытки вызвать NN на то же (тщетные) и дурацкие шепоты в сторону: – Посмотрите на ее подбородок – какие очертания… А волосы были черные до синевы… – и пр. Наконец, все ушли – меня NN удержала («Мы не уводим, не уводим вашу Лидочку»). Я была сонная. Но – много радостей. Я предложила ей кусок «оплывают венчальные свечи» поставить непосредственно перед: «Дом твой как комедьянтская фура» – и она согласилась с благодарностью [383] ). Затем я прочла ей «А те, кого я так
383
См. с. 236–237.
384
«Уложила сыночка кудрявого» – № 45; «Маленькая китежанка» – так Ахматова называла в разговоре это стихотворение, в отличие от просто «Китежанки», то есть поэмы «Путем всея земли».
385
«А те, кого я так любила» (см. с. 426) и «Я – пленница» – стихотворения Лидии Чуковской. (Не опубликованы.)
19/II 42 Вчера зашла к ней перед вечером. Она собиралась к Беньяш на рождение. Мылась горячей водой, одевалась. Тут же порхала О. Р. Паек оказался весьма скромным. «Первый дальнобойный» она уже отдала Конторовичу для сборника, не исправив двух грамматически неверных строк – «потому как» [386] ). Страшно смеялась, до слез, прислонившись к печи, передав мне остроту Штока … «и борьба с ней» [Ахматова и борьба с ней] [387] .
386
Л. Конторович (вместе с П. Германом) составил альманах «Мы победим». Альманах был выпущен в Ташкенте, в 1942 году, там были напечатаны три стихотворения Ахматовой: «Первый дальнобойный в Ленинграде», «И та, что сегодня прощается с милым» и «Славно начато славное дело».
387
Интересно, что Л. К. не решилась в те годы даже записать полностью эту остроту – она вписала слово «Ахматова», когда лет через двадцать перечитывала свою тетрадь. Летом 1959 года А. А. так озаглавила один из отрывков автобиографической прозы: «Лекции. Ахматова и борьба с ней» (ЛО, 1989, № 5, с. 6).
Потом я пошла ее провожать в Националь. [Беньяш.] Стужа. Тьма полная (10 часов). Мы сбились с пути. По дороге NN гневалась на Волькенштейна по обычной линии.
«Как страшно видеть голод на таком молодом лице». Мыло. 50 р. [Не о Муре ли?] [388]
21/II 4 2 Только что вернулась из «Ленинградской Консерватории» – слушала квинтет Шостаковича [389] . В первом ряду Толстые, Тимоша и пр., а также А. А. Тут, на свету, я увидела, как дурно она выглядит, как похудела, постарела, подурнела. Так и полоснуло меня по сердцу.
388
Мур (Георгий Сергеевич Эфрон, 1925–1945), сын Марины Цветаевой. С конца ноября 1941 года он жил в Ташкенте, один после гибели отца, матери и ареста сестры. Мур учился в девятом классе, бедствовал и голодал. Сохранились его письма из Ташкента и «Ташкентские записки».
См.: Георгий Эфрон. Письма. М., 1995; Дневники: В 2 т. М.: Вагриус, 2004.
389
Квинтет Шостаковича для фортепиано, двух скрипок, альта и виолончели, сочинение 58.
Последние мои два вечера у нее были увлекательны беспредельно. Я приходила усталая, сонная, замученная рассказами детей и Старым Городом, заходила на минуточку и не могла уйти часами.
Оба раза мы устраивали «пир». Множество догадок и прозрений NN, и упорного ее желания понять все до конца. О башне ею написано раньше, чем она поняла главную тему [390] .
(Читает основное впервые).
Свидание: «как вы могли написать «ребенка и друга», ведь вы знали уже, что сбудется все написанное?» – «А как вы могли написать «Молодца»?» – «Это только сказка». – «Знаем мы эти сказки». [Я думаю – это о разговоре с М. Цветаевой.] [391]
390
По-видимому, речь идет о «Вступлении» к «Поэме», написанном в августе 41 года. Начинается оно строками: «Из года сорокового / Как с башни на всё гляжу» – ББП, с. 355.
391
Подробнее о встрече Ахматовой с Цветаевой см. «Записки», т. 2, с. 471–472. «Отыми и ребенка и друга» – строка из стихотворения «Молитва» – № 85.
Возмущена безвкусицей и … [одно слово густо зачеркнуто. – Е. Ч.]. Но интерес превозмогает всё.
Входили, мешали нам, NN уронила книгу, мы много смеялись.
В комнате холод – кончились дрова совсем. Паек – липа, совсем не тот, что папин, дают ерунду.
Из Ленинграда кругом дурные известия, но я щажу NN, и она не заговаривает.
Лампочка горит тускло, NN не может читать. «Все из-за деятельности антифашистов, – объясняет NN, – они выключают приборы только отходя ко сну» [392] .
392
Антифашисты –
– «Не дай мне бог написать то, что я сейчас задумала».
– «Мы похожи?» – Нет, NN, совсем не похожи, даже не противоположны. [Это об М. Цветаевой.]
Третьего дня вечером она чувствовала себя совсем хорошо, легко, а вчера жаловалась на перебои сердца: выпила у Штоков чашку кофе.
В промежутках между яствами зашел почему то разговор о Шуре. (В последние ночи мне снился Митя; неотступно думаю о Мироне, о Шуре; забываясь, разговариваю с Тамарой на улице вслух… «Между помнить и вспомнить, други…» [393]
393
«Между помнить и вспомнить, други…» – строка из «Решки».
Я рассказала ей Шурин роман с С. и тот страшный вечер в Европейской, которого никогда не забуду [394] .
– «Это очень страшно, – сказала NN, – а у вас так когда-нибудь было?»
– Нет, – сказала я. (У меня было хуже.)
– «А у меня ведь были все возможные варианты и комбинации; было и так. У Николая Николаевича начался роман с Тотей [Изергиной] [395] . Сначала я ничего не знала, потом знала, но не обращала внимания; потом я переехала к Срезневским. Н. Н. [Пунин] грозил, что убьет Срезневских, если я буду у них жить, умолял, плакал и пр. Я переехала в Царское, жила там в комнате умирающей Валентины Андр. [Щеголевой] и ухаживала за ней. Он приезжал туда; я подходила к окну с полотенцами и компрессами. Мне было очень не до него. Наконец он поклялся, что с Тотей все кончено, и я вернулась… Через несколько времени я шла по Невскому к вокзалу – помните, там была писательская столовая? И встретила Н. Н. под руку с Тотей. Они шли, очень весело болтая. Я перешла на другую сторону. Они меня увидали и кинулись в какую-то пивную.
394
С. сказал Шуре, что более с женой не видится. А при мне и Шуре пришел с нею и Лебедевым в Европейскую. – Примеч. автора.
395
Тотя Изергина – Антонина Николаевна Изергина (1906–1984), специалистка по западно-европейской живописи, сотрудница Эрмитажа, ученица Н. Н. Пунина, жена директора Эрмитажа И. А. Орбели.
…Правда, смешно, что я загнала их в пивную?.. (Она рассмеялась очень сердечно и весело.) – Вскоре пришел Н. Н.
…А в последнюю ночь, накануне моего переезда в ту мою комнату, он меня спросил:
– Ты никогда ко мне не вернешься?
– Никогда.
– И никогда не простишь?
– Нет.
– А я всё равно тебя люблю».
Опять и опять думаю о природе поэзии, о роли поэта. Конечно, он потому пророк, что поэзия – это постижение тайной связи явлений. Тут не магия, а глаз. NN «пророчица» – но при этом она просто умна + поэт (то есть открыватель связей) и потому так ясно всегда видит будущее. Поэзия занята тем же, чем наука, но метод у нее другой. Впрочем, она родственна деятельности Кювье [396] .
396
Жорж Кювье (1769–1832), французский зоолог и палеонтолог, который реконструировал строение многих вымерших животных и объяснял смену ископаемых фаун «теорией катастроф».
24/11 4 2 Вчера зашла к ней после бессонницы, между двумя детдомами, с отекшей рукой и ногой. Она лежала, О. Р. стряпала какой-то обед и соус «тартар». У NN мигрень и тоска по случаю двух предстоящих выступлений. Начала писать военное стихотворение и не дописала по случаю мигрени и Штоков. Кругом опять склока: выехала m-me Нович, и все тягаются из-за комнаты.
Пришли Плучек и Рина Зеленая. Сели обедать. Пили вино. NN много смеялась хохмам.
Гюго-отец.
С треском лопаются почки – так мог бы острить Мирон, думала я [397] .
397
С треском лопаются почки – так начинается «Песня пьяных» (музыка Тихона Хренникова, слова П. Антокольского). «Песня» написана для постановки комедии Шекспира «Много шума из ничего» в Вахтанговском театре (1936).
За мной все очень нежно ухаживали – подражая NN – подливали вино и сыпали сахар в чашку.
Потом все ушли, а меня NN не отпустила. Мне очень надо было торопиться, но я, как всегда, не в силах была отказать ей.
Она прочла мне набросок стихотворения о русском слове. [Мужество.]
Потом:
«В сущности, они мечтают совершить путешествие не в пространстве, а во времени». [Уезжающие в Москву.]
27/II 42 Так как я два дня не поспевала к NN, то вчера бросила все дела и пошла к ней с утра, зная, что она уже и обеспокоена, и переполнена материалом для разговора. Я застала ее еще в постели. «Капитан, как это хорошо, что вы пришли с утра. А то мне неприятно: мы с вами в последнее время встречаемся только в свете». (Были на чтении Толстого в Наркомпросе.) Я поила ее чаем, кормила принесенным мною творогом, О. Р. сварила ей кашу. Говорили о пьесе Толстого. – «Я хочу сделать ему одно замечание: у него сказано – многие крестятся и снимают шапки. Разумеется, все, а не многие. А то выходит так: одни крестятся, а другие берут девок и идут в кусты» [398] .
398
Вероятно, речь идет о пьесе А. Толстого «Орел и орлица» – первой части дилогии «Иван Грозный». Толстой читал эту пьесу писателям, историкам и театральным деятелям Ташкента в середине февраля 1942 года.