Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
Отбирать очень трудно, потому что столько прекрасного, а листаж маленький.
Я ушла, качаясь.
Предыдущий вечер у нее я провела вместе с Раневской. Раневская изображала директора, свою квартирную хозяйку и очень мне понравилась. Это не Рина.
29/III 4 2 Сегодня меня навестила NN.
Так как тут же была мама, мы ни о чем не поговорили.
NN серая, постаревшая, замученная головной болью. Рассеянна, резка, некрасива. Очень торопится.
Если бы я могла проводить ее, побыть с ней, я узнала бы – что с ней? Что-то новое нехорошее случилось.
От Луниных из Самарканда нет вестей. Она беспокоится о Николае Николаевиче… Может быть, это?
Умер Василий Васильевич Гиппиус [438] .
31/III 42 Вчера вечером, сквозь сон и слезы:
Я438
Василий Васильевич Гиппиус (1890–1942), поэт, литературовед, переводчик. Был участником «Цеха Поэтов», написал об этом воспоминания (см. Анна Ахматова. Десятые годы. М.: Изд-во МПИ, 1989, с. 82–86).
439
Окончательный вариант см.: Лидия Чуковская. Стихотворения. М.: Горизонт, 1992, с. 29.
1 /IV 42 Папино рождение.
Вчера вечером я пошла к NN – после долгого перерыва.
У двери я услышала чтение стихов – мужской голос – и подождала немного.
Оказалось, это читает Саша Гинзбург, актер, поэт и музыкант, друг Плучека и Штока [440] ).
Стихи «способные». На грани между Уткинско-Луговской линией, Багрицким и какой-то собственной лирической волной. NN, как всегда, была чрезвычайно снисходительна… Послушав мальчика, она выгнала нас с Исидором Владимировичем и стала читать ему поэму.
440
Саша Гинзбург – Александр Аркадьевич Галич (1918–1977), поэт, драматург, артист. Перед самой войной В. Плучек поставил в студии Арбузова при участии Галича спектакль «Город на заре». В Ташкенте Галич был недолго вместе со Студией.
Потом я вернулась к ней, и недолго мы были одни. Она жаловалась, что плохо чувствует себя, жаловалась, что вечером звана к Толстому. – «Телеграммы от Пуниных нет», – сказала она. («Вот тебе и «Последний Тост! "» – подумала я [441] . [вырезаны полторы строки. – Е.Ч.])
Я прочла ей «Я никогда не вернусь домой».
– «Время вам пишет книгу», – сказала NN.
– «Костлявой рукой», – сказала я [442] .
3 / IV Нищие, лежащие на боку.
441
«Последний тост» – № 28. Стихотворение посвящено разрыву с Н. Н. Пуниным.
442
Этот краткий диалог интересно сопоставить со строчкой из стихотворения «Лондонцам»: «Пишет время костлявой рукой» (Анна Ахматова. Избранное. Ташкент, 1943, с. 12). Впоследствии стало: «бесстрастной рукой» – № 51.
Два грустных вечера у NN. Ей очень нездоровится, желудок, озноб, больные глаза. Карточка в Клинику обещана, но еще не дана.
Третьего дня вечером, в присутствии Раневской, разговор о книге. – «Мне наплевать». Потом монолог: «Сидит в болоте и ноет о несчастной любви. Но ведь это не так. Если бы мне дали напечатать «Поэму» и пр. – тогда другое дело. А то снова печатать: «Может быть лучше, что я не стала Вашей женой» [443] . Стихи это путь, динамика, а для меня это только так. Были косы до колен, парк, двадцать лет и выдуманная несчастная любовь… тридцать лет назад».
443
Строка из стихотворения «Память о солнце в сердце слабеет» – БВ, Вечер.
Я рассердилась, что она объясняет мне вещи, которые я и без нее понимаю. Но и сквозь это, забыв о своем горе, надо дать людям хлеб: стихи.
О пути я ей сама говорила.
Раневская в тот вечер изумительно показывала девочку, Анну Дмитриевну [Радлову], примеряющую шляпы («богиня»), смешила до слез… [444] NN про нее хорошо сказала:
– «Актерка до мозга костей. Актриса Художественного Театра в быту просто дама, а эта – актерка. Если бы в Шекспировской труппе
444
…Радлова, примеряющая шляпы. – Сюжет ддя этого небольшого представления относится к 1940 году. После раздела Польши некоторые советские граждане получили возможность съездить туда и купить в магазинах удобные и красивые вещи. По рассказу А. К., Раневская изображала, как А. Д. Радлова примеряет шляпку, а хозяйка зовет девочку-служанку и восклицает: скажи, эта дама – богиня?
Это верно. Тут и похабство, и тонкость, и слезы об одиночестве, и светскость, и пьянство, и доброта.
Потом я долго сидела у NN – она не отпускала («Я теперь так редко вижу вас одну»).
8/IV 42 Вчера вечером драма Штока о Лейдене и слезы Анны Андреевны.
Сон: я в Ленинграде. Думаю – вот, на самом деле, не так страшно, как думалось. Машины и высокие, очень ярко окрашенные дома. И Шура, сероглазая, в серой шубке. Я ищу на ее лице следы голода. Главное чувство: ее отчужденность, немота.
12/IV 42 Вчера – отвратительный, бездельный, длинный день.
С утра – мы с Лидой организовывали посылки в Ленинград. Ее родным, Шуре и В. Г. Всё это потихоньку, потому что… На минуты меня утешил вид комнаты в Райкоме, заваленной посылками. Но живы ли Шура, В. Г.? И если живы, то как страшно, что, по безденежью, мы можем послать лишь такую малость. И дойдет ли, дойдет ли до них?
Потом – вместо работы над книгой (Тихоновские исправления) и над редактурой для Зильберштейна [445] , пошла к NN. Меня в последние дни томит физическая тоска – не оттого ли, что Шура в больнице? Но и у NN я не утешилась на этот раз. Штоки уже укладываются. Оказалось, что NN дарит им экземпляр поэмы… Я очень люблю Исидора Владимировича, но очень обиделась и огорчилась. Я уже три месяца умоляю NN переписать мне поэму, принесла ей для этого тетрадь, чернила; она обещала ко дню рождения – и вот – Штокам. Разумеется, надо было молчать, как я уже четыре года молчу в подобных случаях, но я не сдержалась. NN сначала ласково оправдывалась, а потом сказала очень зло:
445
Илья Самойлович Зильберштейн (1905–1988), один из основателей «Литературного Наследства», литературовед, коллекционер, был эвакуирован в Ташкент с Институтом мировой литературы им. М. Горького.
– «Не беспокойтесь, умру, – всё вам достанется. Вы душеприказчик».
Затем явились Беньяш, Слепян, Раневская. (В комнате NN теперь очень хорошо: множество цветов, парижский вид на крыши… Если бы выбелить, замазать грязную живопись Городецкого, было бы совсем хорошо). Сидели мы как-то скучно, по обывательски. Раневская рассказывала поха-ха-хабные анекдоты. При всем блеске ее таланта, это невыносимо. NN несколько раз звонила к Толстым, которые страшно огорчены – и не скрывают – так как премия не ему. NN решила сделать визит сочувствия [446] .
446
Сталинские премии по литературе в 1942 году получили И. Эренбург, В. Ян, С. Бородин и А. Антоновская.
– Это правильно, – сказала Беньяш.
– «Я всегда знаю, что следует делать», – сказала NN, и я вновь огорчилась.
Я эти дни не писала своих записок – а между тем за эти дни отобрала стихи NN для книги. Вопреки воле Толстого, NN поручила мне это дело. У меня нет уверенности, что отбор мы сделали хорошо – но по-нашему, редакционному – вовсю. Но NN одобрила выбор и обещала переписать новые стихи, которые должны войти.
Штоки уезжают – нужно вновь налаживать бытовую жизнь NN. Я сговорилась с Марусей из больницы, что она будет через день носить ей паек, хлеб и обед. (Уж через день обед кто-нибудь принесет, или она сама пройдется.) Конечно, сейчас, когда у нее есть обед и паек в Академии, это уже не то, что в первое время, когда она обедала в Узфане, гнусно, а пайка не было. И все-таки и сейчас предстоит множество трудностей. Я все нахвалиться не могла домом № 7, но он показал свои когти. Оказывается, там есть целая когорта дам – вязальщиц – во главе с m-me Аидиной – которые возмущены тем, что NN сама не бегает за пирожками, а ей их радостно приносят, что Цявловский носит ей обед, что Волькенштейн кипятит чайник и т. д. Стихов ее они не читали, лично с ней незнакомы, но рабьи души не могут вынести, что кто-то кому-то оказывает почет без принуждения, по собственной воле… [447] ) Ох, тошно писать обо всем этом.
447
О «вязальщицах» см. также «Записки», т. 2, с. 168–169.
Мария Александровна Аидина (1899–1970), жена писателя Владимира Германовича Лидина (1894–1979).