Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941

Чуковская Лидия Корнеевна

Вчера Зелинский принес рукопись NN. Когда я зашла к ней, она сразу подала мне его предисловие и стихи. Мы не знали, что будет предисловие. Ужасающее по неграмотности и пошлости. Ни одной грамотной фразы и тут же «звонкий лесной ручей» и пр. Совершенно непонятно, как Тихонов, если он видел это, мог допустить, чтобы эту чушь показали NN… Стихи – лирические стихи! – разложены по тематическим рубрикам: патриотизм, русские города и русские поэты; история и поэмы, любовная лирика. Но и в этих идиотских рубриках дикие ошибки: стихи – «Как площади эти обширны» – поставлены в отдел о городах! [499]

499

«Как площади эти обширны» – стихи

не «о городах», а о любви, о разлуке. Стихи обращены к Б. В. Анрепу: «Не чудо ль, что нынче пробудем / Мы час предразлучный вдвоем» (БВ, Белая стая).

NN предложила мне переписать предисловие Зелинского с тем, чтобы, сохранив все его «мысли» – сделать фразы грамотными и изъять ручьи.

Я исполнила. Решено, что Радзинская перепишет на машинке и NN вручит «свой вариант» издательству.

Я просила разрешения переставить стихи более осмысленно; однако NN сердилась и кричала, что чем глупее, тем лучше и т. д.

Зелинский непременно просит «Лондонцам», начало «Решки», «Путем» – и вставил все стихи, которые NN отвергла по качеству в нашей книге: «Рыбак», «Когти неистовей», «Ты письмо мое, милый, не комкай», «Сероглазый король» и т. д. [500]

500

«Когти неистовей» – неполная строка из стихотворения «От любви твоей загадочной» – ББП, с. 153.

Я ушла очень злая, со смутным чувством, что я участвую в каком-то гадостном деле. Утром я позвонила NN с просьбой не отдавать книгу так, разрешить мне привести ее в порядок. Она позволила.

Я долго ждала ее сегодня – она обедала у Раневской. Ключа не было. Я томилась у Радзинских, у Волькенштейнов. Наконец пришла NN, надела новый халат, поднесенный Раневской, легла и сказала: «делайте с книгой, что хотите». Мне очень мешали посетители. Я перенесла некоторые стихи в более соответствующие места, выкинула кое-что. Последний отдел – любовный – разложила хронологически. NN добавила: «И упало каменное слово» и «С грозных ли площадей» [501] .

501

«И упало каменное слово» – № 3; «С грозных ли площадей Ленинграда»– БВ, Седьмая книга; см. также черновой автограф на с. 000.

Она вдруг сказала:

– «Я подарю вам поэму. Свою тетрадь». И принялась за поиски.

– «Кто-то уже украл ее… Нет, вот она».

Сделала надпись.

– «Как вам не стыдно было не понимать, что она всегда была ваша, от века ваша…»

Я сказала:

– Вот теперь мне хотелось бы поцеловать вам руку, но нельзя…

– «Неужели вы можете обо мне дурно думать? Хоть когда-нибудь? Говорить, что я рычу…»

Забыла написать: я подала папино письмо в ЦК в воскресенье утром, а во вторник NN прислали пропуск в распределитель ЦК и талон на обеды в дом Академиков (откуда ее открепили).

23/V 42 Изнемогши от гостей, NN вывесила на дверях записку: «Работаю» [502] . Люди читают и отходят; вхожу я, Раневская, Беньяш, Мур. Так длится уже три дня. NN чувствует себя плохо, жалуется на сердце, кашляет. Очень была обеспокоена предстоящим визитом Зелинского; теперь визит уже позади. Она вручила ему новую редакцию предисловия и спросила, почему выкинут Пастернак и нельзя ли вставить обратно «Из Книги Бытия» [503] .

502

«Записки с ее двери исчезают, потому что – автограф», – пишет в своем ташкентском дневнике Я. 3. Черняк («Воспоминания», с. 375).

503

…выкинут Пастернак – то есть снято стихотворение «Борис Пастернак» – № 1.

Я

видела ее эти дни очень много. Сидела у нее, прикладывая ей холодное к сердцу; выходила с ней ночью прогуляться, чувствуя ее легкую, повисшую ручку на своей руке. (Осанка у нее королевская, но в наклоне головы есть что-то кроткое, девичье.)

Монологи и диалоги:

– «Я узнала, что в последний год Марина [Цветаева] была жестоко влюблена в Вильям Вильмонта. А он над ней издевался. Показывал ее письма знакомым, и говорил своей домработнице:

– Когда придет худенькая старушка – меня нет дома.

Она писала ему длинные философски-любовные письма.

Нет, я уверена, что женщина в любви не должна быть активной. Ничего, кроме срама, из этого никогда не выходит» [504] .

– «Ни к кому я больше не пойду в гости. Страдания хозяев слишком понятны мне. Юнона рассчитала, что я пропускаю четыреста двенадцать человек в месяц. У меня все люди удивительно долго сидят. И я заметила, что чем более я изнемогаю, – тем вежливее я становлюсь».

– И я у вас всегда ужасно долго сижу, – сказала я.

504

По рассказу биографа Цветаевой, Марина Ивановна «увлеклась Николаем Николаевичем Вильмонтом в августе-сентябре 1940 года… она писала ему письма. Писала по-немецки, готическим шрифтом (Письма, по словам Н. Н. Вильмонта не сохранились.) Она говорила, что Вильмонт похож на Рильке, напоминает ей Рильке, которого, кстати, она никогда не видела» (М. Белкина. Скрещение судеб. М.: Благовест; Рудомино, 1992, с. 192 и 211).

Об Н. Н. Вильям-Вильмонте см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 22.

– «Это ваше главное хорошее качество», – ответила она.

– «Марина умерла бы вторично, если бы увидела сейчас Мура. Желтый, худой… Чем помочь ему? Я и так отдаю ему весь хлеб» [505] .

Снова о Блоке:

– «Этот человек очень не импонировал мне. Презирал, ненавидел людей. Как у него в Дневнике сказано про соседку: кобыла! Уровень коммунальной квартиры. Единственными людьми для него были мама, тетя, Люба. Безвкусные, мещанские… Если уж ты Аара, Манфред – сиди в башне, дохни, гори и не возись с людьми… Он был типичный падший ангел»..

505

b) 25 мая Мур пишет своей тете Елизавете Эфрон: «Замечательно сердечно ко мне относится здесь Ахматова – очень много мне помогает во всех отношениях» (Г. Эфрон. Письма, 1995, с. 45).

Я сказала, что не люблю его стихов об этом, и прочла четыре строки:

Падший ангел, был я встреченВ стане их, как юный богЯ царицей был замеченЯ входил в ее чертог [506] .

– «Да, да, это очень плохо – по-брюсовски. Тот всегда так писал: пишет о чем-то волнующем, а читателю наплевать. Вяло, холодно… Я ненавижу у Блока первую главу «Возмездия» – папу, маму, теть, дядь – а Варшава упоительна – и не выношу Города с дежурной проституткой… Я даже в цикле «Кармен» люблю не всё».

506

Неполная строфа из стихотворения Александра Блока «Как свершилось, как случилось».

Вчера вечером у нее долго сидел Мур. Она отдала ему из своего пайка (нашего! выхлопотанного!) очень многое. Они говорили о французских поэтах, забрасывая друг друга цитатами. Поносили стихи Гюго и восхваляли Поля Валери.

– «Когда я шла к Раневской обедать – с нею – мы увидели нищего, который умирал. Я отослала Раневскую вперед и дала ему тридцать рублей. Он посмотрел на меня так издалека, из смерти, из самой смерти…»

Я прочла ей последние свои стихи. Она сказала: