Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
То есть то самое, что сказала ей я после первого же куска поэмы. И по поводу «Путем».
Харитонов, летчик, в промежутке между стихами вдруг произнес:
– Я лучше расскажу вам о работе духов. Это повеселее будет [409] .
Толстой похож на дикого мужика. Нюхом отличает художество, а когда заговорит – в большинстве чушь, как в прошлый раз о простоте Пушкина и о том, что поэма «воскрешает символизм».
Мне было очень грустно на этом вечере. Свет, вино, а кругом не друзья, а «хорошие знакомые». Я никогда со знакомыми не умела общаться.
409
Возможно речь идет о Петре Тимофеевиче Харитонове (1916–1987), летчике, который в конце июня 1941 года протаранил самолет противника в воздушном бою над Ленинградом и получил за этот бой звание Героя Советского Союза.
Меня давил разговор с Беньяш и чудовищная гнусность, о которой мне сообщила Екатерина Павловна. И еще – своя неуместность.
И сердцу вновь
Неотразимые обиды [410] .
[Наверное замечание мне А. Н. Толстого, зачем я прошу читать «Подвал» [411] .]
На днях вечером (3/III) зашла к NN. – «Поведите меня гулять. Через площадь». Лицо осунувшееся. Молчит. – Ну что, приготовили для «Правды» то, о чем вас просили? (Мужество.) – «Нет. Еще не удалось. Писала другое – то, чего так не хотела, так боялась писать». (Она недавно мне сказала: «не дай мне бог написать то, что я сейчас задумала».) Писала всю ночь, и утром был сердечный припадок. (Сказала мне, что дает поэме еще один эпиграф – из себя:
410
Екатерина Павдовна – Пешкова.
А. К. неточно цитирует Пушкина: «…Вновь сердцу моему наносит хладный свет / Неотразимые обиды» – «Воспоминание». (Из ранних редакций.)
411
О неудовольствии А. Толстого по поводу чтения «Подвала памяти» см. также «Записки», т. 2, с. 85.
Во мне еще как песня или горе
Последняя зима перед войной [412] .)
Четвертого марта забрела к ней с Лидой. Лида сидела у Штоков, я наедине с NN час. Она открыла «Ардова» и прочла. – «Это – эпилог к Решке» [413] ). Я была оглушена. Помимо баснословного качества стиха – ведь этот клен мой знакомый, и светлый слушатель темных бредней, и Кама, и сумасшедший Урал. Это все как письмо мне. Я только могла сказать:
– Это уже опять совсем новое, отличное по тону, чем Решка.
412
Строки из стихотворения «Тот голос, с тишиной великой споря» – БВ, Белая стая.
413
«Эпилог к Решке» стал третьей частью, то есть «Эпилогом» всей «Поэмы». См. ББП, с. 375 и 411.
– «Да. Рухляди пестрой нет» [414] .
Она была совсем больна. Вот она – расплата за гениальность. Вчера, пока она мылась перед тем, как идти к Пешковым, она дала мне прочесть стихи Парнок. Задохнувшиеся [415] .
7/III 42 По-видимому, NN окрылена похвалами Толстого. Она какая-то возбужденная, рассеянная, помолодевшая, взволнованная. Вчера я видела ее немного – она шла к Пугачевой, которая послала за ней Липскерова [416] . Мне было с ними по дороге.
414
Клен, Светлый слушатель темных бредней, Кама, сумасшедший Урал – раскавыченные цитаты из «Эпилога», – см. ББП, с. 375–377 и 441.
рухляди пестрой – скрытая цитата из «Решки»: «Не отбиться от рухляди пестрой».
415
Ахматова говорит о стихах Софии Яковлевны Парнок (1885–1933). Последний ее сборник «Вполголоса» вышел в 1928 году, а потом она была оторвана от читателя. С поздними ненапечатанными стихами Парнок Ахматову могла познакомить сестра С. Парнок – Е. Тараховская, которая в это время жила в Ташкенте и бывала у А. А.
По предположению Е. Б. Ефимова, «задохнувшееся» стихотворение С. Парнок, о котором идет речь, – это стихи «В форточку», где есть такие строки: «…даже настежь распахнув окно / дышать душе отчаявшейся нечем» («Наше наследие», 1989, II, с. 90).
416
Клавдия Васильевна Пугачева (1906–1996), артистка, исполнявшая со сцены стихотворение Анны Ахматовой «Первый дальнобойный в Ленинграде». Опубликованы воспоминания К. Пугачевой о встречах с А. Н. Толстым и о знакомстве с Анной Ахматовой в Ташкенте (сб.: Воспоминания об А. Н. Толстом. М., 1973).
Я сообщила ей предложение Арнштама [417] . Накануне она как раз говорила мне, что в Алма-Ата, по ее сведениям, худо и как хорошо, что она там не поселилась. Я ожидала мгновенного и категорического отрицательного ответа. Но она, к моему удивлению, сказала, что рада была бы поехать, повидаться с «Черным» – то есть с Харджиевым и с прочими друзьями – хотя, конечно, переводить она не может.
Сегодня я встретилась с NN у Беньяш. Она была очень оживлена и торопилась на вечер в Союз, в Президиум; мы с Беньяш отправились ее провожать. Теплый, даже душноватый, темный вечер.
417
Л. О. Арнштам, в письме к Л. К. из Алма-Аты 26 февраля 1942 года, сообщал, что собирается ставить фильм о Джамбуле и что главным содержанием фильма будет песенная
По дороге NN сговорилась с Беньяш, что возьмет ее в Алма-Ата вместо меня, если поедет. Пожалуй, ей действительно стоит поехать. Ее там будут чествовать и баловать, а Беньяш поможет ей переводить – она, кажется, умеет.
Жаль мне упускать эту честь и эти практические возможности – да что же поделаешь. Я человек подневольный.
Очень хочу к Шуре, к Тамаре, а если в смерть, то с ними и в смерть.
10/III 42 8-го вместе с А. А. у Толстых. Левик, Пугачева, Над. Ал. [Пешкова], вначале – папа. Потому ли, что не было Уткиных и Половинкина, но на этот раз гораздо приятнее, чем в первый. Левик читал неприличного Гейне и Лафонтена (мука для меня), плохого Бодлера и великолепного Ленау; NN – «ни измен, ни предательств», «Другу» (?), «Лозинскому», [ «Все это разгадаешь ты один»] [418] ). Успешно ходатайствовала о мальчике Марины Цветаевой. [О Муре [419] .]
418
) А. А. прочитала: «Не недели, не месяцы – годы» (из цикла «Разрыв»); «Другу» – быть может, под этим названием спрятано стихотворение из Реквиема – «Уже безумие крылом» (см. с. 104); Лозинскому – по-видимому, «Не будем пить из одного стакана» – № 32.
419
В конце марта Мур пишет из Ташкента: «Ахматову всячески протежировал Ал. Толстой. Она через него начала действовать, чтобы меня включили в число «счастливцев» (посетителей столовой Писателей). Это было неимоверно, сказочно сложно». (Г. Эфрон. Письма. М., 1995, с. 38.)
Вчера вечером я была у нее. Она в постели, простужена. За окном – снежная буря.
Я довела до ее сознания, почему мне так больно отказываться от поездки в Алма-Ата. Мы отложили ее решение до свидания с Коварским, который должен быть у нее сегодня [420] .
Но она сказала:
– «С Беньяш я не поеду. Ее репутация не такова, чтобы я могла с ней ездить».
Я спросила – писала ли она дальше? – «Ну, где же тут!»
7-го она была в Президиуме Союза; 8-го – у Тамары Ханум [421] . С возмущением рассказала мне о том, как неумело был устроен этот вечер в Союзе.
420
Николай Аронович Коварский (1904–1974), критик, кинодраматург, в юности учился вместе с Л. К. в ленинградском Институте истории искусств.
421
Тамара Ханум организовала в Ташкенте балетную школу, которая с 1935 года носила ее имя. Во время войны в здании ее балетной школы разместились многие институты и организации Академии наук, эвакуированные в Ташкент.
…у Тамары Ханум – то есть в одном из этих учреждений.
13/III 42 Третьего дня вечером я пришла к NN, как обещала, чтобы послушать Кочеткова и Державина. Я сидела у Штоков, когда за мной зашла усталая и томная после вечера у Бабочкина NN. – Что это? – шутливо сказала Фаина Георгиевна. – Вы пригласили Державина? Это mauvais ton [422] ).
– «Глупости. Он очень талантлив. А что он грязен и пьян – какое мне дело? Хлебников тоже был грязный и опухший».
Мы поднялись наверх, и скоро гости явились. Приглаженный Кочетков и опухший, мутный Державин… В нем что-то наивное и чистое, несмотря на грязь.
422
Mauvais ton – дурной тон (франц.)
Он читал много, жадно, видно было, что изголодался по слушателям.
Баранку и пирожок, предложенные ему NN, завернул и унес для сына.
Стихи читал хорошие, причудливые, очень русские, очень свои.
NN хвалила.
Вчера я, по условию, пришла к Беньяш слушать вместе с NN ее работу о Ханум. Кроме нас, была Слепян – грубая, злая, умная [423] . Мелькнула Раневская.
Беньяш читала нечто очень ловкое, но трепетно-розовато-волнующее, очень безвкусное по всем очертаниям, очень дурное по языку, очень банальное и дилетантское. «Красота, красота!»
423
Дориана Филипповна Слепян (1902–1972), драматург, актриса.
Первой высказалась NN: «Хорошо. Интересно. Создает образ Ханум. Тот, кто не видел – захочет увидеть, а кто видел – припомнит свое ощущение».
Я высказалась всерьез, точно и беспощадно.
NN и Слепян обрушились на меня. Беньяш сказала, что я очень мила, но с моими оценками не согласилась.
Слепян говорила обычности, на которые скучно было возражать.
NN – «Загубил, загубил вас Маршак…» И отсюда перешла к гневной филиппике против редакторов, которую постараюсь воспроизвести точно: