Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
105 …самое большое горе моих дней – это Иосиф. – Иосиф Израилевич Гинзбург (1901–1945) – инженер, муж Тамары Григорьевны, был арестован за то, что в присутствии сослуживцев возмущался пактом СССР с фашистской Германией. Это было до нападения Гитлера на Советский Союз. Но в судьбе человека, арестованного за антифашизм, нападение фашистов на СССР не изменило ничего. Он остался в лагере и погиб под Карагандой, работая во время наводнения на плотине.
Без заглавия
Книги имеют свою судьбу, зависящую от того, как их понимает читатель.
Судьба моих «Записок об Анне Ахматовой» сложилась не совсем обыденно. Отдельные экземпляры, проникавшие в Советский Союз из-за границы, где впервые они были напечатаны издательством YMCA-Press, делались достоянием не только читателей, не только честных исследователей, имевших
273
Стих 258 из стихотворного трактата «О буквах, словах, слогах и метрах» (III век до новой эры). Это цитата, превратившаяся в поговорку.
Под фотографиями Анны Андреевны стоит обычно имя того, кто снимал. Уважен труд. Почему же мой труд – писательский – лишен уважения и защиты? Я приходила к Ахматовой без микрофона, но вооруженная другим аппаратом: с детства постоянно оттачиваемой памятью – на слово, на стихи, на прозу. Первое, что я делала после очередной встречи с Анной Андреевной – иногда в метро, иногда в библиотеке или дома: записывала реплики и монологи незамедлительно. Книгу мою об Ахматовой принято называть – в печати и устно – воспоминаниями. Так уж повелось. Я уважаю мемуары, но никаких мемуаров об Анне Ахматовой никогда не писала. Можно ли называть воспоминаниями то, что положено на бумагу не через долгие годы или даже десятилетия, а немедля? Лишь одна составная часть книги меняется и пополняется от издания к изданию, из года в год: растет количество исследований и воспоминаний, посвященных Анне Ахматовой и ее современникам – параллельно, от страницы к странице, захватывают себе место под строкой или в отделе «За сценой» приводимые мною новые справки, ссылки и документы…
Март 1994 г.
Приложение
Из «Ташкентских тетрадей»
1941
18/XI А. А. на улице, об очень нелюбимом ею Брюсове:
– Он знал секреты, но не знал тайны [274] .
21/XI Вчера А. А., замученная ремонтом, отсутствием воды и уборной, обеда и постели и, к тому же, зубной болью:
274
Об отношении Ахматовой к поэзии Брюсова см. с. 53–54.
– Слава всегда оборачивалась ко мне как-то странно. К другим знаменитым подходят на вечерах; слава приносит им комфорт и достаток. А ко мне поклонники подходят объясняться главным образом тогда, когда я стою в очереди к уборной. Каждый раз.
24/XI 41 Она прочла всё подряд. (У печки, в пустой комнате.)
«Это замечательная, очень нужная книга. Когда читаешь все подряд – производит более сильное впечатление, гораздо. Вы делаете самое трудное дело: не прибегая к помощи экзотики, почти не прибегая к помощи внешнего мира, пишете на одном только внутреннем – и это вам удается. Лирика, голая, это самое трудное дело. Это такой трудный путь, что если знать заранее, как он труден – я, со всем своим опытом могу сказать, что я на него не встала бы».
Смутившись, я спросила ее, что ей было неприятно, что не понравилось.
«Что было неприятно? Ах, только то, что это все слишком сильно действует на меня, попадает в самую точку. Нервы так напряжены сейчас – и эти стихи для меня, как черный кофе для больного грудной жабой» [275] . Помолчав, она сказала:
«Я убеждена, что поэзии предстоит сейчас сыграть в жизни людей очень большую роль. Роль великого утешителя. В этом море горя».
Потом мы говорили о другом – о том, как в детстве мать заставляла ее читать Жанну Д'Арк Жуковского. Она прочла несколько женственно-скорбных стихов по-русски, потом по-немецки. («Ах, почто мой меч таинственный») [276] ).
275
Ахматова говорит о стихах Лидии Чуковской.
276
Неточная
Еще сказала:
«Если говорить о так называемом мастерстве, то среди ваших стихов есть строки и строфы разного качества. Мы с вами еще перечтем их вместе».
28/XI А. А. вечером, в каком-то возбужденно-озорном состоянии, пошла провожать меня очень далеко – от себя на почту – по дороге много острот и откровенностей. Я заговорила о картах:
«Карты всегда правду говорят. Из-за этого я не гадаю – боюсь. Мне в последний раз цыганка предсказала, что Владимир Георгиевич будет любить меня до самой смерти. Видите, так и есть» [277] .
277
Владимир Георгиевич – Гаршин. О нем см. с. 30 и «Записки», т. 2, «За сценой»95.
29 /XI Лунный лик часов на перекрестке.
«Меня так здесь все балуют, – говорит А. А. – Это, наверное, перед смертью».
1/XII Неподвижно летящие брови.
Она читает поэму явно не для того, чтобы проверить стихи, а только для того, чтобы проверить слушателя. Вопрос о том, почему одним очень нравится, а другим – очень нет, а третьи настаивают, что поэма непонятна, чрезвычайно ее занимает. Она все пытается расклассифицировать слушателей («старым не нравится, молодым нравится»), но, по собственному ее признанию, ничего из классификации не выходит. Я предлагаю такое объяснение: поэма – новое в ее поэзии, незнакомое, требующее от слушателя работы, а слушатель любил ее в молодости и хочет, чтобы она была такой, какой он ее помнит – «сжала руки под темной вуалью» [278] .
278
Поэма – здесь и далее – это «Поэма без героя», над которой А. А. продолжала работать в Ташкенте. О «первых ростках» «Поэмы» см. на с. 236 и 243–244.
«Сжала руки под темной вуалью» – БВ, Вечер.
– «Ну да, я понимаю: святая-пресвятая, несчастная, брошенная чужим злым мужчиной, слеза на щеке, канарейка в клетке…»
2/XII 41 А. А. лежит, в замусоренной комнате, с распущенными волосами, после сердечного припадка.
Я рассказала ей подробно, какие мысли о поэме сообщил мне ее сосед Волькенштейн [279] . «Поэма должна быть эпична… а это лирические реминисценции… ассоциативный ряд» и пр.
А. А.: «Это, конечно, не совсем то, что нас интересует. Мне бы хотелось, чтобы вы выведали у С. и Аипскерова, почему не нравится им… [280] Но слова Волькенштейна многое мне открыли. Кажется, я, наконец, поняла. Поэма нравится тем, кто знает, что искусство движется, что «новая красота всегда является сначала в форме нового безобразия». А тут – новое слово, новая форма. Люди, ищущие новых форм в искусстве – Харджиев, Т. Г., вы, – в восторге от поэмы [281] . (Не говорите мне о Маршаке: с тех пор как он опять прочел мне little lamb, little lamb Blake'a я убедилась, что он застыл и будет читать то же самое до гробовой доски [282] .)
279
Владимир Михайлович Волькенштейн (1883–1974), драматург, театральный критик, сосед А. А.
280
С. – возможно писатель Петр Владимирович Слётов (1897–1981), чье имя далее встречается на страницах «Ташкентских тетрадей». О К. А. Липскерове см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 19.
281
Об Н. И. Харджиеве см. «За сценой»: Т. Г. – Тамара Григорьевна Габбе. О ней см.59.
282
little lamb – маленькая овечка (англ.).
Вильям Блэйк (Blake, 1757–1827), английский художник и поэт, чьи стихи известны в России в переводах С. Маршака.
А люди, которые имеют твердо установившиеся вкусы, – для них поэма есть хаос, безобразие, невнятица… Теперь, кажется, я всё поняла. Можно принять эту классификацию на сегодняшний день».
– До нового загадочного случая, – сказала я. (Я предлагала ей это объяснение очень много раз, еще в Ленинграде.)
Мы заговорили о сегодняшнем выступлении. Она очень просила меня не идти. Я легко согласилась, потому что мне не хочется – сама не знаю, почему.
«Терпеть не могу выступать. В 10-х годах я выступала очень часто, чуть ли не по два раза в день, и всегда с успехом – но мне всегда на эстраде было стыдно и неприятно… А сейчас все равно. Я даже не волнуюсь, просто скучно. Не хочу я читать